Оторва. Книга пятая - Ортензия

И разглядывали парни меня, совершенно беззастенчиво пялясь на грудь. А, в принципе, чего я хотела от двух сердцеедов, как их описывали после оглушительного показа фильма.
Одежда на мне хоть и была военно-полевой, но выглядела, мягко говоря, не по регламенту. И если короткая юбка могла сойти за летнюю форму одежды в южном военном округе, то гимнастёрка смотрелась вызывающе. К тому же без ремня. Но с солдатским ремнем и большой бляхой со звездой я бы выглядела и вовсе нелепо, вкупе с лейтенантскими погонами. Где-то читала, что полевую приталенную гимнастёрку женщины в армии могли носить без этого шедевра гениальной мысли дизайнеров советских времён, но вот точно без декольте, которое я себе организовала.
Вот они и пялились, вероятно, пытаясь сообразить, что за явление перед ними, да ещё и с нешуточной наградой.
Наверное, я только в этот миг вдруг ощутила себя в чужом времени. Не когда раскрыла газету и увидела на ней дату. Ни даже когда разбиралась с маньяком или слушала бредни комсомольцев, а именно сейчас, увидев в двух шагах от себя мёртвых людей, которые со мной разговаривали. Зомби апокалипсис или скачок через кладбище домашних животных. Или как вообще такое возможно?
Только теперь дошло, что вокруг меня очень много покойников. Та же мымра и Иннокентий Эдуардович не доживут до 2022 года в силу своего преклонного возраста, но я их раньше не знала и для меня они существовали обычными людьми.
Но не эти двое и особенно Николай, в которого я влюбилась, когда мне было тринадцать лет.
В 2004 по телевизору крутили «Пираты двадцатого века» и я как все малолетки, которые выбирают себе кумиров, втюрилась в него с первого взгляда. Это потом узнала что фильм приурочили к 55-летию главного героя, а его самого уже несколько лет не было в живых, но в тот момент я охала и ахала, переживая и восхищаясь его мужеством.
К концу фильма я Николая уже считала своим парнем, хотя ещё не знала, как зовут и жутко ревновала, когда он целовался с другой.
Я долго не могла привыкнуть, что мой кумир, вот этот славный юноша на экране, давно старик, да к тому же мёртв. Искала любую информацию о нём в интернете, Боже, какой это был интернет, картинка грузилась несколько минут, да и информации было с гулькин нос.
Больше прочитала в старом «Советском экране», который мне подсунула мама, узнав, что меня заинтересовало и от отца, любителя приключенческих фильмов.
Как давно это было и словно вчера, а сейчас, вот он, молодой, красивый, загорелый и живой.
И мне до коликов захотелось их потрогать, пощупать, взять за руки, понять, что это не сон, а Николая и вовсе расцеловать, чтобы убедиться: передо мной не два привидения.
Лишь бы не приняли меня за маньячку и не шарахнулись в сторону. Поэтому сделала строгое лицо и сказала:
— И что мы здесь делаем, молодые люди? На время проведения слёта зона считается закрытой. Предъявите, пожалуйста, паспорта, и что там у вас имеется. Пропуск или мандат.
Правильно рассудила, что тот пост, на котором стоял опешивший при виде меня солдатик, лишь для красоты или, чтобы отогнать слишком любопытных участников слёта, а где-то дальше должен быть настоящий, где проверка документов обязательна.
— Очень строгий проверяющий, — всё так же продолжая улыбаться, — сказал Николай, — мои документы в палатке и если вы будете столь любезны и проследуете с нами на берег, я с удовольствием предъявлю.
Как галантно, я даже смутилась. С такими манерами и не удивительно, что в него были влюблены все женщины союза.
— А у меня с собой, — сказал Талгат и стал расстегивать пуговицу на левом кармане.
— Проследуем, — согласилась я, взяв в руки красную паспортину, увидев которую Николай тут же с удивлением забросал друга вопросами.
— Ты уже сделал новый? И когда успел? Ты ведь на съёмках уже несколько месяцев. Летал в Москву?
— А, — отмахнулся Талгат, — Банионис с Сенчиной сдали анкеты Вайнштоку, вот и я подсуетился. Оказался рядом в нужный момент.
Даже не пыталась понять, о чём это они и что за странный способ делать паспорта. А чтобы не показаться полной дурой, ведь те о ком они говорили, наверняка известные личности, я уткнулась в паспорт. Узнала отчество и захотелось спросить, не является ли он родственником Рамзана, вовремя опомнилась, а потом пролистала пару страниц, сложила брови домиком и сделала вид, что читаю вслух:
— Киокусинкай. Чёрный пояс. — Оторвала взгляд от паспорта и строго сказала. — Непорядок Талгат Кадырович. Чёрный пояс. А где штампик? Должен здесь стоять штампик с присвоением дана. Обязательно по месту прописки зайдите и пусть шлёпнут. Это я добрая, а другие посчитают паспорт недействительным, и загремите до выяснения в каталажку.
Нужно было видеть, как вытянулись физиономии у обоих. Захотелось сорвать с плеча Николая мыльницу и отшлепать пару тройку кадров.
И протянула паспорт, в который они оба мгновенно упёрлись в поисках оной информации.
Перелистнув каждую страницу по несколько раз взад-вперед, Николай спросил, не поднимая глаз:
— А где это указано?
А потом поднял голову и, увидев, что я давлюсь от смеха, сам расхохотался.
— Она нас сделала, Тали, она тебя знает!
Талгат всё ещё находясь в прострации, перевёл взгляд на друга, потом на меня и сдержанно улыбнулся, убирая паспорт в карман.
— Разыграли, да? — Спросил он прищурившись. — Так вы меня знаете? И откуда?
— Кто не знает советского Брюс Ли, — кокетливо ответила я, а потом подумала, что его так назвали в начале 80-тых, и добавила, — чемпиона Узбекистана.
— Советский Брюс Ли? — Николай глянул не на меня, а на друга. — А кто это?
Но и у Талгата вытянулась шея.
— Вы знаете кто такой Брюс Ли? Киокусинкай? Но откуда? — В его голосе появилась нотка волнения, и акцент прорезался гораздо сильнее, но это выглядело вполне мило.
Если не считать, что я немного перестаралась. Но ведь были видеомагнитофоны. Я просто про них забыла, как и то, когда они впервые появились. Наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что об этом читала. Вроде даже советские уже изготавливались и в Москве наверняка были. Но это не точно, поэтому перевела разговор в другое русло.
— Это мой любимый стиль.
На самом деле врала без зазрения совести. То, что я иногда использовала приёмы, ничего не значило. Тыгляев говорил, что у меня этот стиль