Внедроман - Алексей Небоходов
– И это мне понравилось, Миша. Именно физически, сильно и по-настоящему. Я испытала удовольствие, о котором раньше даже не подозревала. А потом вернулась домой, посмотрела в зеркало и подумала: «Кто ты теперь, Оля?» И совершенно спокойно ответила себе, словно знала всегда: «Теперь ты проститутка». Нет, не за деньги – в каком-то другом, более глубоком смысле. И в этом не было ни трагедии, ни отчаяния, только точность формулировки.
Она снова сделала глоток, спокойнее пожала плечами:
– И знаешь, Миша, это даже смешно. Всю жизнь я боялась именно таких ярлыков: осуждения общества, взглядов коллег, соседок, продавщиц в магазине. А теперь поняла, что эти ярлыки – и есть самое настоящее абсурдное кино. Возможно, именно такое кино мы с тобой и снимаем: о людях, которые пытаются жить в рамках, а потом понимают, что рамок этих давно уже нет. Все приличия и морали – не более чем условность, коллективное заблуждение, за которое мы держимся от страха. А на самом деле ничего страшного нет.
Ольга улыбнулась открыто, посмотрела Конотопову в глаза и добавила:
– Спасибо тебе за это открытие, Миша. Даже если ты всего лишь студент, а не великий режиссёр, я благодарна тебе за то, что ты показал, кто я на самом деле. И что быть собой, даже вне советских рамок, – не трагедия.
Она снова замолчала и лишь покачала головой, удивляясь самой себе и всему, что сказала вслух. Во взгляде теперь были не растерянность, а спокойствие и уверенность – такие, что бывают у людей, внезапно нашедших себя там, где даже не думали искать.
Михаил слушал Ольгу и невольно улыбался, чувствуя себя подпольным философом, заглянувшим далеко вперёд, туда, куда обычному советскому гражданину вход был запрещён. Он смотрел на эту серьёзную и искреннюю женщину и мысленно переносился в далёкое будущее, из которого его занесло обратно сюда, в пыльные восьмидесятые.
Её слова звучали настолько искренне и почти наивно, что Михаилу вдруг захотелось рассмеяться от абсурдности ситуации. Он видел будущее и понимал: то, что сейчас казалось Ольге верхом падения и полной потерей моральных ориентиров, через десяток лет станет восприниматься почти романтично, как невинное баловство. Даже не десяток – уже через несколько лет нравы совершат головокружительный прыжок в пропасть, и сегодняшний разговор покажется милой беседой старомодных интеллигентов на кухне за бокалом дешёвого вина.
Михаил едва удержался, чтобы не сказать ей: ты бы знала, Оля, какая низость скоро станет нормой, какой нелепостью покажутся твои страхи, как легко люди будут продавать и тела, и души – за доллар, за минуту славы, за призрачный шанс на иллюзию благополучия. Но он промолчал, понимая, что любые намёки на это будущее прозвучат для неё дурной фантастикой.
Вместо этого Михаил улыбнулся и спокойно, с лёгкой иронией усталого профессора, сказал:
– Знаешь, Оля, мне кажется, ты слишком усложняешь. Вернее, путаешь вещи, которые не нужно путать. Скажи, разве актёр театра, играющий злодея, сам становится плохим человеком? Или клоун в цирке обязательно весел в жизни? Мы ведь не путаем кино и реальность, верно?
Ольга внимательно посмотрела на него, словно не понимая, к чему он клонит. Михаил отодвинул бокал, освобождая перед собой пространство на столе, и пояснил:
– То, что мы снимаем, не имеет отношения к настоящим чувствам. Это просто работа. Да, странная, специфическая, для кого-то аморальная, но мы не моралисты и не учителя жизни. Мы снимаем картинку, не чувства. И даже удовольствие, о котором ты говоришь, – тоже часть работы. Телесная реакция. Как у спортсменов, которые получают удовольствие от нагрузки или даже от боли после тренировки. Чувствуешь разницу?
Ольга прищурилась, пытаясь уловить в его словах подвох, но в лице Михаила была лишь уверенность человека, чётко знающего, о чём говорит. Она задумалась, чуть наклонив голову набок, а Михаил продолжил с ироничной улыбкой:
– Ты волнуешься, потому что путаешь собственные чувства с восприятием окружающих. Для тебя это стало революцией, но для камеры это лишь кадр. Ты была честна сама с собой, и думаешь, что мир это оценит. Но миру плевать на твои переживания, как и на нашу маленькую подпольную студию. Для зрителей мы не люди – мы картинки, тени на стенах пещеры. Всерьёз происходит только то, что остаётся за кадром.
Михаил замолчал, глядя ей в глаза и словно ожидая подтверждения, что она поняла его слова. Ольга чуть вздохнула, поправила волосы, и во взгляде её промелькнула благодарная усмешка за попытку успокоить её мысли. Студент видел, что она слушает внимательно, но пока не убеждена. Он продолжил, на миг забыв, что сидит на чужой кухне в давно прошедшей эпохе, а не в собственном офисе из будущего:
– Через несколько лет люди перестанут придавать значение таким вещам. Сегодня ты считаешь, что переступила границу, а завтра поймёшь: никаких границ нет и не было. Люди постоянно рисуют и стирают эти линии дозволенного, играют в мораль как в прятки, чтобы потом нарушать её с ещё большим азартом. А мы с тобой просто оказались в нужном месте и в нужное время, чтобы немного сдвинуть эти границы хотя бы для себя.
Ольга мягко усмехнулась и пожала плечами, принимая его слова, но оставаясь при своём мнении. Михаилу это понравилось: в ней чувствовалось то правильное упрямство, которая раньше казалось ему забавным, а теперь воспринималось живым и настоящим.
– Наверное, ты прав, Миша, – тихо сказала она, снова взяв бокал и глядя на его содержимое, словно искала там подтверждения словам партнёра. – Но, знаешь, я пока не готова воспринимать это просто как работу. Может быть, однажды смогу, но не сегодня. Пока это слишком личное.
Михаил снова улыбнулся, но теплее, почти с отеческой нежностью, словно смотрел на человека, который многого ещё не знает и не понимает. Он вдруг осознал всю абсурдность своих размышлений здесь, на маленькой советской кухне, где запахи борща и картошки смешивались с ароматом дешёвого вина и сигаретного дыма, впитавшегося в стены чужих квартир.
Он понимал, что у Ольги впереди целая дорога открытий, которые уже не позволят ей вернуться к прошлой жизни. Ему хотелось, чтобы она поняла: даже самое откровенное кино – всего лишь кино. Реальность всегда абсурднее, смешнее и страшнее любого сценария. Но это она узнает позже, а пока пусть живёт в своём маленьком заблуждении, где чувства и работа смешиваются в странный коктейль, который нельзя пить без улыбки.
На кухне воцарилась
