Внедроман - Алексей Небоходов
– Всё началось слишком рано. Девятнадцать лет – институт, общежитие, и вдруг встречаешь кого-то особенного, взрослого настолько, что захватывает дух. Он был со старшего курса, красиво курил, носил рубашки с закатанными рукавами и говорил умные вещи о жизни и кино. Поженились быстро и тихо, словно куда-то торопились. Возможно, он спешил повзрослеть, а я – доказать окружающим, что не просто очередная провинциальная девчонка, случайно оказавшаяся в Москве.
Ольга улыбнулась уголками губ, словно удивляясь той наивной девочке, которая так стремилась стать взрослой. Михаил слушал молча, лишь едва заметно кивая, принимая её слова без лишних вопросов.
– Первые годы прошли так, как бывает почти у всех, кто женится рано: общежитие, съёмные комнаты, постоянные долги и взаимные претензии. Жили ожиданием волшебного момента, когда жизнь вдруг станет простой и понятной. Но ничего не изменилось – появился сын, забот прибавилось, и вскоре оба поняли, что просто вычерпываем воду из лодки с давно пробитым дном.
Она замолчала, отпила вина и посмотрела в сторону, будто пытаясь вспомнить тот самый момент, когда всё пошло не так. Взгляд её слегка погрустнел, но в глазах мелькала ирония – Ольга умела находить повод для улыбки даже в грусти.
– Я никогда не считала себя идеальной женой, – вздохнула она. – Готовила так себе, хотя старалась изо всех сил. Пироги выходили сухими, борщ пересоленным, а об одну из моих котлет муж чуть не сломал зуб. Поначалу он шутил, потом просто молча ел, и это молчание стало сигналом, что между нами всё разладилось. Но даже когда отношения начали трещать, не хотелось верить, что всё закончится банальным разводом.
Голос её слегка дрогнул, но она быстро собралась и продолжила спокойно, не позволяя себе поддаваться эмоциям:
– Три года назад всё закончилось банально: муж влюбился в студентку, которой преподавал. Девчонка лет на пятнадцать моложе, лёгкая, воздушная – совершенно другая. Он ничего не скрывал, да и врать особо не умел, разговор был коротким и честным. Он ушёл, а я осталась сидеть на кухне с чувством, будто меня аккуратно вынули из собственной жизни и посадили на скамейку запасных. Всё вроде на месте – квартира, сын, работа, но я вдруг стала человеком без прописки в собственной жизни.
Михаил внимательно смотрел на неё, удивляясь, откуда в этой внешне хрупкой женщине столько силы, чтобы говорить об этом без гнева и истерики.
– Сначала я пыталась держаться, – продолжила она, отводя глаза в сторону, – потом просто замкнулась в себе. Работа, сын, квартира – три точки, между которыми двигалась строго по прямой, как поезд по рельсам. Незаметно перестала выходить куда-либо кроме работы и магазина, забыла о другой жизни. Друзья остались за кадром, будто я сама посадила себя на карантин. Да и кого звать в гости? Подруг, которые скажут: «А мы предупреждали», или коллег, для которых я – всего лишь Ольга Петровна из соседнего отдела?
Она пожала плечами, чуть иронично улыбнувшись:
– Я стала совершенно незаметной. Казалось, даже ходить научилась бесшумно, так, что продавщицы вздрагивали, когда я просила взвесить картошку.
Михаил тихо усмехнулся, поймав её взгляд, и слегка подался вперёд, давая понять, что внимательно слушает.
– А потом появился ты с фотокружком, – сказала она, чуть улыбнувшись. – Сначала сын стеснялся, потом втянулся, а потом ты втянул меня. Всё было прилично: разговоры о свете, композиции… Но вдруг я уже сижу перед камерой, пытаясь играть роль и не веря, что это со мной происходит.
Ольга покачала головой, задумчиво глядя на бокал, словно он мог объяснить происходящее.
– Я всегда была правильная. Сдержанная, осторожная, не полезу в воду, пока не проверю дно. А тут вдруг – порно. Это даже звучит абсурдно. Но, Миша, впервые за много лет я перестала быть функцией. Не мамой Владика, не Ольгой Петровной, а собой. Настоящей, живой. В этом безумии было что-то освобождающее.
Она спокойно, прямо посмотрела ему в глаза и решительно добавила:
– Ты напомнил мне, что я не только мать и сотрудница института, но и женщина, способная на безрассудство. Ты вернул мне саму себя, и это было чертовски приятно.
Ольга снова сделала глоток, задумчиво разглядывая красные разводы вина в бокале, и с мягкой иронией продолжила:
– Знаешь выражение «за гранью дозволенного»? Раньше оно казалось мне абстрактным. Где эта грань и кто её определяет? Я была уверена, что все границы моей жизни расставлены, как мебель в квартире. А тут ты, студент с глазами опытного афериста, улыбаешься кривоватой улыбкой и говоришь: «Давай попробуем». И я не могла даже представить, куда заведёт меня это твоё «попробуем».
Она тихо рассмеялась, вспомнив что-то нелепое, потом серьёзно посмотрела на Михаила, чуть наклонив голову набок:
– Я даже не заметила, как из матери, приводящей сына в кружок при ЖЭКе, превратилась в подпольную актрису сомнительных фильмов. Подумай только: я, та самая Ольга Петровна, строгих нравов, отводящая глаза при слове «эротика»… И вдруг стою перед камерой, перед которой может стоять кто угодно, только не представительница советской морали. Удивительная ирония, правда?
Михаил не перебивал, лишь едва заметно кивал, внимательно всматриваясь в лицо Ольги. Она чувствовала его взгляд и черпала в этом молчаливом внимании уверенность, чтобы продолжить:
– Когда согласилась, думала, будет просто смешно. Знаешь, как в молодости: пробуешь алкоголь впервые и думаешь, что это сразу сделает тебя взрослой. Потом оказывается, что взросление совсем не в алкоголе. Так и тут: я собиралась просто стоять перед камерой, говорить глупости и изображать страсть, как плохая актриса в заграничных фильмах, которые иногда приносил с мутных просмотров бывший муж. А потом неожиданно для самой себя поняла, что меня затягивает в эту абсурдную игру всерьёз. Что это даже уже не игра.
Ольга замолчала, поправила волосы и тихо вздохнула, подбирая точные слова:
– Знаешь, что поразило больше всего? Мне понравилось. Не морально, а физически, по-настоящему. Это стало самым страшным открытием последних лет. Я вдруг поняла, что все мои представления о себе как о правильной и приличной разлетелись вдребезги. Это была революция, Миша. Революция, устроенная тобой и твоим абсурдным, совершенно неподобающим советскому студенту кинопроектом.
Она снова усмехнулась, уголки её губ тронула чуть горьковатая улыбка:
– А потом… потом был этот групповой эпизод. Помню, сначала сама мысль об этом вызвала ужас. Подумала: сумасшествие! Нормальная женщина, мать, сотрудница приличного института вдруг оказывается в постели сразу с несколькими мужчинами. Даже не в постели – на дешёвой тахте, в чужой квартире, где любой звук за дверью заставлял всех вздрагивать. И что же?
