Внедроман - Алексей Небоходов
Михаил сидел напротив, и в его молодом лице проступало что-то, выдававшее человека, прожившего дольше, чем позволял возраст. Это было не в морщинах или седине, а в манере держать паузу, в том, как его пальцы постукивали по клеёнчатой столешнице с рисунком полевых цветов – нервно и расчётливо одновременно, будто отмеряя время до неизбежного события.
Их взгляды встретились, и в этот момент атмосфера в комнате изменилась. Неловкость, служившая барьером, растаяла, обнажив нечто древнее и честное. В глазах Ольги мелькнуло узнавание – не молодого человека напротив, а чего-то глубокого, словно она увидела в нём отражение собственной тоски по настоящему чувству.
Они потянулись друг к другу одновременно, и в движении была неизбежность падающего камня. Руки встретились на середине стола, и от прикосновения по коже пробежала дрожь – не просто физическое ощущение, а будто их тела вспомнили язык, на котором говорили задолго до появления слов.
Поцелуй случился как облегчение. Губы Ольги были мягкими и чуть солоноватыми – она имела привычку прикусывать нижнюю губу, когда волновалась. Это было признанием того, что оба давно знали, но боялись озвучить даже про себя. И сильно походило на возвращение домой после долгого путешествия.
Переход из кухни в спальню произошёл сам собой, без слов. Они двигались, не разрывая объятий, и Михаил чувствовал, как ровно и быстро бьётся её сердце, словно она приняла важное решение и следовала ему. Коридор, увешанный дешёвыми репродукциями импрессионистов, проплыл мимо как декорация спектакля, в котором они вдруг стали главными героями.
В спальне царил полумрак. Плотные бордовые шторы приглушали уличные звуки, отрезая их от внешнего мира. Михаил ощущал её дыхание на шее – тёплое, чуть прерывистое, с едва заметным ароматом недопитого мятного чая.
Его ладони скользнули по её спине, чувствуя сквозь тонкую ткань тепло кожи. В прикосновении были робость первого раза и уверенность того, кто точно знает, чего хочет. Ольга чуть откинула голову, и в свете стала видна голубоватая венка на шее – трогательная деталь, от которой у Михаила вдруг перехватило дыхание.
Поцелуи становились настойчивее, но без грубости – как музыкальная тема, плавно переходящая от тихого звучания к громкому, не теряя при этом основной мелодии. Пальцы Ольги скользнули в его волосы, и в этом жесте была нежность, словно она пыталась удержать мгновение, запомнить его навсегда.
Когда они начали раздеваться, в их движениях не было ни подростковой поспешности, ни механической привычности супружеской рутины. Каждая расстёгнутая пуговица, каждый спадающий предмет одежды вплетались в ритуал, где физическое обнажение шло рука об руку с эмоциональным.
Блузка Ольги соскользнула с плеч, обнажив бледно-розовую шёлковую комбинацию с кружевной отделкой – не кричащую роскошь, а то сдержанное изящество, которое советские женщины умели создавать из скудных материалов. Кружево, вероятно, связано ею самой долгими вечерами, хранило растительный орнамент, схожий с морозными узорами на стекле.
Под комбинацией открылся лифчик того же оттенка, с атласными бантиками на бретелях – деталь, балансирующая между невинностью и соблазном. Тонкая ткань слегка просвечивала, намекая на очертания тела, но эта полупрозрачность лишь добавляла загадки, не раскрывая всего.
Трусики, сшитые из того же материала, в стиле шестидесятых, с высокой посадкой и лёгкой оборкой, шептали о женственности, не требующей громких заявлений. На левом бедре виднелась вышивка – веточка сирени, выполненная шёлковыми нитками чуть темнее.
Когда последние тканевые преграды исчезли, Михаил замер, поражённый не столько красотой её тела, сколько его естественностью. Кожа Ольги, бледная, почти перламутровая, с россыпью едва заметных веснушек на плечах – память о давнем дачном лете, – казалась живой картиной. Груди, чуть крупнее среднего, идеально ложились в ладонь, с нежно-розовыми сосками, уже твёрдыми от прохлады комнаты и волнения.
Талия плавно перетекала в бёдра – не осиная, но грациозная, с природной пластикой, неподвластной упражнениям. На животе серебрилась тонкая полоска шрама от давней операции; она инстинктивно прикрыла его рукой, но Михаил мягко отвёл её ладонь и коснулся шрама губами – в этом жесте было больше близости, чем в любых страстных объятиях.
Её длинные и стройные ноги с чуть выступающими косточками щиколоток добавляли облику трогательной хрупкости. Между бёдер темнел аккуратный треугольник волос, и эта естественность несла больше эротизма, чем любая искусственная гладкость.
Михаил опустился на колени перед кроватью, где лежала Ольга. В этом движении не было покорности, но нечто сакральное, словно он совершал обряд. Его руки легли на её бёдра, ощущая их лёгкую дрожь – не от холода, а от предвкушения. В полумраке спальни её кожа будто светилась изнутри, и он медленно развёл её ноги, любуясь открывшейся картиной.
Первое прикосновение языка было невесомым, почти иллюзорным, но вызвало электрический разряд, пробежавший по её телу. Ольга вскинула голову, когда дрожь волной прошла от пальцев до затылка. Что-то внутри неё поддалось – не только плоть, но и пласты сомнений, страхов, ставших второй кожей.
Он продолжил увереннее, словно настраивал инструмент, подбирая интонацию: медленные круги языком по внутренней стороне бедра, пауза у самой кромки её влажности. В его взгляде, устремлённом вверх, не было стыда – он изучал каждую реакцию на её лице, как партитуру безмолвной музыки. Ольга впервые позволила себе не думать о том, как выглядит; мир за пределами этой комнаты перестал существовать.
Он менял ритм и силу давления – то резко, почти болезненно, то дразняще легко. Ольга издавала полузвуки, дыхание перехватывало; несколько раз она пыталась сжать бёдра, но он мягко удерживал их. С каждым касанием волна удовольствия нарастала, дробясь на вспышки блаженства.
Ольга вцепилась в покрывало, костяшки пальцев побелели; затем её рука легла на затылок Михаила – жест уверенности и неосознанного обладания. Она чувствовала себя обнажённой до атомов и одновременно защищённой, как никогда. Мысли сгустились в горячую вязкую массу; ей казалось, что ещё миг – и она распадётся на частицы.
Михаил, будто угадав этот предел, приподнялся, провёл рукой по её лицу и встретился с ней взглядом – его глаза были внимательны до жестокости. Ольга ощутила вкус крови: она прикусила губу до алой капли.
В этот момент он одним движением оказался между её ног; она ощутила его тяжесть – сначала поверхностную,
