Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел
До ближайшего «скоромного» дня, когда я смогу попотчевать монастырь блюдами с использованием яиц, молока да сметаны с творогом этого так или иначе хватит — и без того разнообразие меню по сравнению с тем, что было до моего появления получается потрясающее. Этак и во грехе чревоугодия всем монастырем погрязнуть недолго да навлечь на нас Божью кару. Вот вроде и шучу, но в глубине души от такой шуточки как-то самому неуютно: а ну как и в самом деле прилетит мне за то, что Божьих людей порчу?
Да ну его, лучше про печку думать буду. Вот казалось бы — чего такого? На картинках да в музеях видели все и по многу раз, а кое-кто даже и пожить в доме с такой печкой умудрился, зимой на ней полеживал, грея косточки. Кажется — бери да складывай, но недаром же существует профессия «печник». Я таким, увы, не являюсь, а монастырские печники привыкли к конструкциям попроще. Да тот же Ярослав местным печным делом владеет отлично, но, когда я в разговоре с ним упомянул слово «дымоход», он решил, что я имею ввиду «дымоволок» — вон те дырочки возле потолка, куда вытягивается поступающий из печей и очагов прямо в зал дым.
Ладно, это все потом, а сейчас надо пойти привести себя в порядок возле моей любимой бочки и зайти к себе переодеться из рабочей сермяги в Оттоманское шмотье. Погода сегодня прекрасная — август едва-едва начался, и солнышко щедро одаривает Святую Русь остатками летнего тепла. Деревья и трава все еще полны зелени, и о скором приходе осени напоминают только пожелтевшие поля в округе.
Омовение прошло успешно, и, проконтролировав чистоту Федькиной рожицы — меня в какой-то степени представляет, чумазым ходить не позволю — я велел ему до обеда делать чего душа пожелает. Увидимся теперь только вечером: после обеда помощник отправится учиться.
В компании моей вооруженной «тени» в виде Тимофея я добрался до своей «общаги», по пути заглянув к «лапотнику» Евгению и подобрав колодку по размеру моей ноги для пошива заказанных поршней. Ну не прямо «по размеру» — моему телу шестнадцатый год отроду, еще расту, поэтому поршни будут немного «на вырост». Но именно что «немного» — сомневаюсь, что когда-то в этой жизни, если, конечно, под грандиозную «опалу» или вообще под нож не попаду, у меня будут проблемы с покупкой обувки.
— Ууу, тварь срамная! — погрозил кулаком мимо бредущий послушник на рыжего, потерявшего в драках кусок уха, отожравшегося на летнем поголовье крыс да мышей, кота, самозабвенно вылизывавшего яйца, с комфортом устроившись на обогретом солнышком крыше землянки.
Котиков в монастыре много, а вот в целом по Руси не так чтобы очень. Дороги они нынче — до рубля порою цена доходит, а потому кот считается ценной частной собственностью со всеми вытекающими, вплоть до суда за его кражу. На государственных объектах и в монастырях все коты учтены и переписаны, ибо более эффективной защиты от грызунов сейчас попросту не существует. Отношение к мохнатым двоякое: с одной стороны очевидная польза заставляет их уважать и ценить, а с другой котик считается этаким воплощением домового, а еще гуляют суеверные слухи о том, что в них могут вселяться бесы. Особенно тяжело, понятное дело, приходится зверюшкам с черной шерстью, и может быть именно поэтому таких в монастыре я не видел.
Нового «коменданта» нашего жилого корпуса зовут Савелием, состоит в ранге монаха. Лет ему около двадцати пяти, и он считает себя частично обязанным мне за свою должность — старого-то из-за моего «обноса» сняли — поэтому кланяется не только «за страх», но и «за совесть». Он же первым делом после вступления в должность заменил наши с Федькой тюфяки да одеяла на новые. Без всякой нужды, но жест я оценил.
— Возьми пряничек, батюшка Савелий, — протянул я ему прихваченный с кухни медовый пряничек. — Полакомись.
Персонал их хорошо освоил, а батюшка келарь велел включить их в разряд регулярно приготовляемых блюд, поэтому пекутся каждый день. Понемножку, чтобы братию монастырскую не шибко разбаловать. Каждый режется на маленькие кусочки, чисто полакомиться.
— Спасибо, Гелий Давлатович, — не став отказываться от угощения, Савелий с глубоким поклоном принял пряничек. — Ежели нужно будет чего, ты заходи, подумаем.
— Спасибо, — поблагодарил я его и пошел к себе.
Дружить с человеком, который может помочь с обустройством жилья и имеет к нему доступ нужно обязательно невзирая на разницу в ранге — «за совесть»-то оно всегда лучше, чем «за страх». Василий тот же: не будь он любителем меда и пчелок, он бы работу так и так хорошо сделал, равно как и любую другую, но выпиливал дощечки для улья он с такой улыбкой на обычно унылом лице, что и у меня душа радовалась. Плохо разве?
Переодевшись, я отправился на обед.
— Так значит из послужильцев ко Владыке в воины попал? — решил скоротать время разговором с Тимофеем.
— Послужильцев при Владыке нет, — с гордостью заявил телохранитель. — На восьмой год службы скопил на коня доброго да арматуру, а господин мой тогдашний словечко за меня замолвил, в помещики вывел.
— И сейчас у тебя поместье есть?
— А то ж, — улыбнулся Тимофей. — Землица добрая, людишек на ней четыре десятка почитай, на Востоке от Москвы, на землях Церковных.
Получается эксплуататор простого люда, но лично у меня его и других виденных мною воинов таковыми считать не получается.
— Тяжела служба воинская поди?
— Тяжела, Гелий Давлатович, — спокойно ответил Тимофей. — У меня-то, слава Богу, — перекрестились. — Судьба добро сложилась, грех жаловаться, а вот иным туго приходится. Арматура дорогая, дорог и конь. По году-другому порою поместья своего не видят и не ведают даже, живы ли родня да людишки. Бывает, возвращаются, а уже и нет никого, поля быльем поросли да дома порушенные опустели. Кого татары в полон угнали, кого убили вовсе, иных — другие помещики да бояре сманили, а кто и к Церкви прибился.
Такая вот эксплуатация — основа русского воинства этих времен, поместная конница, потому и «поместная», что «помещают» воина на землю. Крестьяне там живущие землю обрабатывают да иным способом сельхозпродукцию и ремесленное добро производят. Помещика своего через все это содержат.
— Смотр войсковой каждый год проводится, — продолжил Тимофей делиться классовыми подробностями. — Не явиться туда нельзя, и голытьбою явиться нельзя тож. Помер конь, другого купить не на что — всё, только послужильцем жить али мирным человеком и остается. А на что арматуру да коня покупать, ежели людишки разбежались, а поля быльем поросли? Жалование Государь наш платит честь по чести, да не хватает одного его — никак без поместья.
Такая вот эксплуатация.
— А что же, крестьян сбегших да сманивших их людей не наказывают? — спросил я.
Чисто уточнить — сам знаю, что крепостного права на Руси покуда не завелось.
— Свободные люди все, вольны своей жизнью распоряжаться, — пожал плечами Тимофей. — Хлебопашцы жить не меньше других хотят, за что их наказывать? За то что татарва дома сожгла, поля вытоптала да скот угнала?
* * *Рассадка была такая: в центре стола Владыко, «одесную» от него — игумен, с другой стороны — я. Большая тройка так сказать. Рядом со мною — юродивый Иннокентий, коего усадили на почетное место за повышенную святость. Вонь ужасная, но аппетита перебить в силу привычности не способна. Рядом с игуменом сидят монастырские шишки — сперва «благочинный» Юрий, дальше батюшка келарь. За спиною епископа стоит один из его «богатырей», который первым пробует все, на что «нацеливается» Владыко. На кухне тоже пробы один из его людей снимал. Мы, «коренные» обитатели монастыря, на это не обижаемся — важный человек Евфимий, врагов у него не быть не может, а правила безопасности работают только тогда, когда их соблюдают без исключений.
Увидев, с каким вниманием я кошусь на лежащую перед ним двузубую серебряную вилку, епископ сжалился и протянул ее мне. С благодарным поклоном приняв редкий для Руси столовый прибор, я намотал на него морковки, отправил в рот, а после чисто ради ощущения причастности к цивилизации при помощи ее и ножа отрезал кусочек хлеба, отправив его туда же. Теперь кисель, его в силу консистенции надлежит аккуратно придержать лезвием ножа снизу — немножко колхозненько, но для очень сельской средневековой местности сойдет. Ага, вижу ваши лица, уважаемые — еще немножко укрепились в вере в мое высокое происхождение.
