Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский
— Не переживайте, Анна Витальевна, — сказал я спокойно, но очень веско. — Если возникнут проблемы, я и вас защищу.
Она резко остановилась и развернулась. В ее глазах было искреннее удивление.
— Защитишь? Меня? От магистра Журавлева?
— От кого угодно, — я посмотрел ей прямо в глаза, и в моем взгляде не было ни тени хвастовства, только констатация факта. — Вы дали мне шанс, когда другие хотели меня списать. Вы поддержали меня, когда это было рискованно. Я не забываю такие вещи.
На ее строгом, обычно непроницаемом лице промелькнула целая гамма эмоций — шок, растроганность и даже что-то похожее на теплую, материнскую нежность.
— Спасибо, Илья, — она впервые назвала меня просто по имени, и ее голос дрогнул. — Это… это много для меня значит.
Момент длился всего секунду. Потом она снова взяла себя в руки, стала официальной, собранной.
— У вас есть догадки, зачем он тебя вызвал? — спросила она уже деловым тоном.
— Я думал, вы знаете. Вы же наш всевидящий главврач. Ну и это он по всей видимости вас направил сюда.
— К сожалению, нет, — она покачала головой. — Журавлев просто передал через мою секретаршу: «Срочно приведите ко мне Разумовского». И все. Даже не объяснил, в каком тоне мне это воспринимать — то ли как вызов на расстрел, то ли как приглашение на награждение.
— Значит, сейчас и узнаем, — заключил я.
Мы подошли к двери с временной табличкой, напечатанной на простом листе бумаги: «Временный офис инспекционной комиссии Гильдии Целителей». Кобрук решительно постучала.
— Войдите, — раздался изнутри глухой, недовольный голос Журавлева.
Кабинет, выделенный Журавлеву, был обставлен по-спартански — казенный стол, три жестких кресла, шкаф, забитый папками с документами. Он явно не собирался здесь обживаться.
Сам магистр сидел за столом, тяжело подперев голову правой рукой. И вид у него был… странный.
Синдром острого стресса.
Нарушение сна, астения, апатичное состояние. Внешний вид — неряшливый, что для него абсолютно нехарактерно. Не усталость. Состояние человека, который пережил полное крушение всех своих планов и, весьма вероятно, получил за это мощнейший удар от своего собственного начальства.
Мешки под его глазами стали темнее и глубже.
Щеки, обычно полные и румяные, слегка ввалились, придавая лицу нездоровый, сероватый оттенок. Даже его фирменный, идеально сшитый костюм-тройка выглядел помятым. Немыслимо для педантичного до мозга костей Журавлева.
— Ого! — присвистнул в моей голове Фырк. — Да его как будто всю ночь били! Или он всю ночь пил горькую!
— Проходите, — Журавлев махнул рукой на кресла. — Садитесь. Нам нужно поговорить.
Его голос тоже изменился. Пропала обычная напыщенность, елейность, фальшивая доброжелательность. Остался просто глухой, усталый голос уставшего человека.
Я молча сел в кресло напротив него. Кобрук, понимая, что ее роль сейчас — быть незаметным свидетелем, устроилась за маленьким приставным столиком в углу. Журавлев закрыл глаза и начал медленно массировать виски. Молчание длилось секунд двадцать — долгие, тягучие, гнетущие секунды.
Он собирается с духом. Ему предстояло сказать нечто, что шло вразрез с его натурой и гордыней.
Наконец, он заговорил, так и не открывая глаз.
— То, что я увидел сегодня в операционной…
Он сделал паузу. Затем открыл глаза и посмотрел прямо на меня.
Его взгляд был странным — в нем не было привычной враждебности, не было подозрительности. Просто пустой, усталый взгляд побежденного человека.
— Это было невероятно. Просто невероятно. За тридцать лет работы в Гильдии я присутствовал на сотнях операций. Видел работу лучших хирургов Империи — Мастеров-целителей из столичных клиник, профессоров из Военно-медицинской академии, даже дважды присутствовал на операциях, которые проводил личный лекарь Его Императорского Величества.
Он откинулся в кресле, уставившись в потолок.
— Но то, что сделали вы сегодня… Само по себе извлечение паразита из артерии — это уникальный случай, который войдет во все учебники. Таких достоверно описанных случаев в медицинской литературе — от силы пять-шесть за всю историю. Но то, КАК вы это сделали…
Я молчал, не показывая никаких эмоций, хотя внутри все было напряжено до предела. Я ждал. Ждал, где будет подвох. Такие, как он, не делали комплиментов. Они расставляли ловушки.
Журавлев медленно покачал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
— Этот… паразит… он же сам прыгнул вам в пинцет. Я стоял в трех метрах, за стеклом, и видел это своими глазами на большом мониторе. Это было похоже на… на какую-то форму целительской магии. Хотя я знаю из вашего досье, что вы не маг.
Не маг. Просто у меня есть ручной, невидимый бурундук-загонщик. Деталь, которую в досье почему-то не указали.
— А потом, — продолжил Журавлев, и его голос начал набирать силу от переполнявших его эмоций, — разрыв артерии. Я, честно говоря, подумал, что все, конец. Пациент умрет, вы провалились, можно писать рапорт о вашей профнепригодности и закрывать это дело. Но вы… вы просто заткнули разрыв пальцем и продолжили оперировать. Одной рукой! Вы наложили сосудистую заплатку, работая одной, чтоб её, левой рукой!
Его голос дрогнул. В нем прозвучала смесь профессионального шока и благоговейного ужаса.
— Вы знаете, сколько хирургов в нашей Империи способны на такое? Может быть, трое. Максимум пятеро. И все они — живые легенды с сорокалетним стажем. А вам сколько лет? Двадцать пять?
— Двадцать четыре, — ровным голосом поправил я.
— Двадцать четыре! — Журавлев всплеснул руками. — В двадцать четыре лет — техника и хладнокровие уровня Грандмастера!
Он наклонился вперед через стол, сцепив пальцы в замок. Его взгляд был прикован ко мне.
— Поэтому, Разумовский, я делаю то, чего никогда в своей жизни не делал. — Он произносил слова медленно, с трудом, словно выталкивая их из себя. — Я беру свои слова и свои действия в отношении вас обратно. Все. Полностью. Категорически.
В кабинете повисла мертвая тишина. Я услышал, как Кобрук в углу беззвучно открыла рот от изумления. Я же сохранял полную невозмутимость, хотя внутри все было напряжено до предела.
Журавлев, «цепной пес Гильдии», признает ошибку? Это не просто неожиданно. Это аномально.Как если бы крокодил решил стать вегетарианцем и пришел извиняться перед антилопами. Что-то здесь было не так.
— Вот это поворот! — раздался в моей голове восторженный визг Фырка. — Толстяк извиняется! На
