Проклятый Лекарь. Том 4 - Виктор Молотов

— Никаких «но». Второе — начать мощную противоотёчную терапию. Дексаметазон, шестнадцать миллиграммов внутривенно струйно, прямо сейчас. Затем по четыре миллиграмма каждые шесть часов, внутримышечно.
Медсестра с деловитым видом достала блокнот и начала быстро записывать назначения.
— Третье — после того как мы снимем острый отёк, примерно через сутки-двое начнём противопаразитарную терапию. Альбендазол, пятнадцать миллиграммов на килограмм массы тела в сутки, разделить на два приёма. Курс — двадцать восемь дней.
— А оперировать? — спросил Костик. — Разве паразита не нужно удалить хирургически?
— Только в крайнем случае, — ответил я. — Если консервативная терапия не поможет или возникнут осложнения. Операция на мозге — это всегда колоссальный риск. Кровотечение, инфекция, случайное повреждение жизненно важных структур. А медикаментозное лечение нейроцистицеркоза, по статистике, эффективно в восьмидесяти процентах случаев.
— Восемьдесят процентов — это не сто, — заметила Анна, снова проявляя свою прагматичную натуру.
— В медицине, Анна Алексеевна, стопроцентных гарантий не бывает, — ответил я, глядя на неё. — Но восемьдесят процентов успеха при консервативном лечении против как минимум пяти процентов летальности при открытой операции на мозге — по-моему, выбор очевиден.
Я направился к двери.
— Костик, вызывай инфекциониста на консультацию. Для протокола. Скажи, что диагноз — нейроцистицеркоз правой височной доли, осложнённый выраженным перифокальным отёком. И назначай дексаметазон немедленно, не теряй ни минуты. Отёк нужно снимать срочно, — велел я.
— Есть! — он бросился к телефону, его паника сменилась деловой суетой.
— И ещё, — добавил я уже у выхода. — Назначь маннитол, сто миллилитров двадцатипроцентного раствора, внутривенно капельно. Для дополнительного осмотического диуретического эффекта.
Костик озадаченно посмотрел на меня, но кивнул. Маннитол — мощное противоотёчное, которое вытягивает лишнюю воду из тканей мозга.
Это был мой контрольный выстрел по отёку. Я не собирался оставлять этому паразиту ни единого шанса. Сегодня он проиграл.
Я вышел из палаты, чувствуя приятную усталость и глубокое удовлетворение.
Хорошая работа.
Некромантия помогла заметить аномалию — живое существо там, где его быть не должно. А медицинские знания, которые я получил из конспектов и учебников, позволили правильно интерпретировать эту находку.
Синтез тёмного искусства и науки. Идеальный симбиоз. Возможно, это проклятье — не просто клетка. Возможно, это… что-то большее.
В Сосуде осталось двадцать пять процентов Живы. Диагностика потребовала усилий, но пациент будет жить, а значит, проклятье временно удовлетворено.
Анна догнала меня в коридоре. Стук её каблуков эхом отдавался от стен, нарушая тишину моего триумфа.
— Доктор Пирогов! Подождите!
Я остановился.
— Да, Анна Алексеевна?
— Это было… невероятно! — в её глазах горел неподдельный, почти детский восторг. — Вы увидели то, что все остальные пропустили! Такую крошечную, микроскопическую деталь! Точку размером с булавочную головку!
— Дьявол кроется в деталях, — философски заметил я. — В медицине особенно. Одна упущенная мелочь может стоить жизни.
— Вы не просто врач, — она смотрела на меня с каким-то новым выражением, которое я не мог до конца расшифровать. — Вы… артист своего дела. Виртуоз. Как скрипач, который слышит одну фальшивую ноту в оркестре из ста инструментов.
Интересное сравнение. И довольно точное. Хотя в прошлой жизни меня сравнивали скорее с дирижёром. Оркестра мертвецов.
— Вы преувеличиваете, — сказал я вслух.
— Нисколько! И знаете что? Я увидела именно то, что хотела увидеть. Как вы работаете, как думаете, как принимаете решения.
Она подошла ближе — достаточно близко, чтобы я почувствовал тонкий аромат её духов. Французские, дорогие, с нотками жасмина и бергамота.
— И у меня есть к вам предложение, от которого, я уверена, вы не сможете отказаться, — хитро улыбнулась она.
Глава 10
— Прямо-таки не смогу? — я приподнял бровь. — Это звучит как угроза.
— Это звучит как обещание, — она улыбнулась, и в её глазах мелькнули озорные искорки. — Обещание чего-то невероятно выгодного. Для вас.
Предложение, от которого я не смогу отказаться? Интересный выбор слов.
Больше подходит для разговора с ростовщиком в тёмной подворотне, чем для больничного коридора.
Она играет в игру. Что ж, хорошо. Я люблю игры
— И насколько я неспособен отказаться? Абсолютно? Категорически?
— Совершенно полностью и окончательно! — она рассмеялась, и этот смех, звонкий и уверенный, привлёк внимание пробегавшей мимо медсестры. — Я уверена на все сто процентов!
— Ну что ж, давайте проверим ваше чудо-предложение.
— О нет! — она покачала головой, и её каштановые локоны качнулись в такт. — Не здесь. Не в этом больничном коридоре. Такие предложения требуют соответствующей обстановки.
Она сделала паузу, глядя мне прямо в глаза.
— Давайте встретимся вечером в более подходящем месте. Знаете ресторан «Славянский базар» на Никольской?
«Славянский базар». Разумеется, знаю.
Не какое-нибудь тихое кафе. Самая дорогая и аристократическая сцена во всей Москве. Место, где за тарелкой стерляди заключаются сделки и создаются или рушатся репутации. Это уже не просто приглашение на ужин, а демонстрация статуса.
— Конечно, знаю. Но…
— Восемь вечера, — перебила она, не давая мне возможности отказаться. Похвальное рвение. — Я забронирую отдельную комнату. Поужинаем, выпьем хорошего вина, и я расскажу о своём предложении.
Провести вечер в компании красивой, умной и явно заинтересованной мной аристократки. В роскошном ресторане. За отличным ужином. Заманчивое предложение. Очень заманчивое.
Но…
Образ взбешённого призрака, в ярости бьющегося о серебряный барьер на моей кухне, вспыхнул в памяти.
Магический круг был временной мерой. Барьер продержится до полуночи, может, чуть дольше. Если я не разберусь с ним сегодня, он вырвется.
И разъярённый дух гвардейского офицера, разгуливающий по центру Москвы, привлечёт то внимание, которого я категорически не мог себе позволить.
— Я бы с огромным удовольствием, — сказал я с самым искренним сожалением, на какое был способен. — Но у меня сегодня у бабушки именины. Обещал навестить, не могу подвести старушку.
— Бабушка? — Анна прищурилась, её взгляд стал подозрительным. — У вас есть бабушка в Москве? Вы же не москвич.
Ложь далась легко. Хорошая ложь, как и хороший диагноз, строится на деталях.
— Дальняя родственница по материнской линии. Я зову её бабушкой, хотя формально она мне двоюродная тётка отца. Ей восемьдесят два года, живёт одна, я единственный, кто её навещает.
— И что, никак нельзя перенести? — она явно расстроилась. Её идеальный план дал сбой.
— Именины — раз в год. Да и старушка может