Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

- Думай-думай, - одобрил Евгений. – Тебе в лаптях не годится, человек-то ученый, при батюшке келаре состоишь, с мастеровыми вась-вась, а сапоги-то не вечные.

Маркетолог, блин, средневековый.

- Туманно будущее мое, Евгений, - ответил я. – Покуда секрет с мастеровыми не испытаем, а батюшка келарь его не одобрит, не хочу ничего думать: может и вовсе в шею на днях погонят.

- А этого чего ж? С собою возьмешь по лесам бродить? – кивнул «лапотник» на примеряющего третью пару Федьку.

- А это зарок мой, - соврал я.

Евгений все «понял» без лишних объяснений – типа договор с Богом: я сироте жизнь устроить помогаю, а тандыр за это работает как должен. Неплохая импровизация, кстати, возможно стоит взять на вооружение. Федя тем временем закончил и стоял босой около лаптей.

- Какие лучше? – спросил я.

- Эти малы, - указал пацан на крайнюю справа пару. – Эти – впору, но надолго не хватит, - указал на левую. – А эти великоваты, но брать нужно их.

Молодец какой. Мозолей и прочего можно не бояться – ноги у всех здесь такие, что натурально по углям босоногим ходить можно.

- Смышленый, - похвалил моего помощника Евгений, убирая отвергнутые пары. – Старые туды кинь, ежели не нужны, - указал на стоящую неподалеку кадку с отработавшими свое лаптями.

Шесть пар там насчитал, едва дно покрыто – не залеживается «вторсырье» даже с учетом обилия на Руси лыка.

- Вот теперь ты как надо одет, - поведал я Федору по пути к моему жилому зданию. – Сразу видно, при уважаемом человеке служишь. Ты, Федор, теперь не только сам за себя говоришь, но и за меня, потому лишнего не болтай. Ко всем с уважением относись, но в обиду себя не давай. Ежели не будешь знать, как поступить, меня спрашивай. Понял ли?

- Понял, дядька Гелий, - подозрительно быстро ответил пацан.

- Повтори, ежели понял, - попросил я.

- Не болтать, ежели чего к тебе бежать, - в целом справился он.

Мир вокруг тем временем оживал: хрипло кричали петухи, жизнерадостно хрюкали свиньи, мычали требующие дойки и выпаса коровы, на крышах копались в перьях да чирикали воробьи, где-то в лесу настукивали свои ритмы дятлы, а в небе, на секунду заслонив собою лениво встающее из-за деревьев солнце, с пронзительным криком пролетел орлан-белохвост.

Цыплят, курей и даже котов с собаками, тварь Божья, только так ворует!

Новый день встречали и люди: из окошек доносились слившиеся в единую, неразборчивую волну звуков бормотание, шелест соломенных тюфяков, скрипы дверей и половиц, топот десятков ног. На лицо сама собой вылезала улыбка, набирая силу вместе со встающим солнышком. Просыпается Святая Русь, спешит выжать всё из очередного денька такого короткого лета.

Я – не послушник и тем паче не монах, поэтому пропущенная Заутреня мне простительна. А вот «коменданту» нашего жилого здания, батюшке Петру, нельзя, и нам с Федькой пришлось его немного подождать:

- Стал стучаться под избой:

«Эй вы, сонные тетери!

Отпирайте брату двери…», - декламировал я выученного наизусть «Конька-Горбунка».

Удивительная сказка – вроде и не учил никогда специально, пару десятков раз сыновьям маленьким прочитал и сам не заметил, как запомнил целиком. Федор слушал как и положено средневековому ребенку – широко открыв рот и сияя глазами. Моим-то оболтусам в его годы уже телефоны в руки сунули, а после этого ну какие сказки? Они им стали просто неинтересны. Эх, да чего уж там – не телефоны виноваты, а я сам. Да ну его совсем – половина тысячелетия меня здешнего от меня того отделяет, а жить, как известно, нужно настоящим, а планы строить на обозримое будущее.

- …Ночь настала; месяц всходит;

Поле всё Иван обходит…

За углом коридорчика, в котором мы с Федькой стояли перед дверью «коменданта» скрипнула половица и я заглянул туда, обнаружив стоящего тощего низенького монаха с обильно тронутым бурным пубертатным периодом, покрытым щербинками, лицом.

- Батюшка Петр, ты чего тут затаился? – спросил я.

- И чего это «затаился»? – смущенно засуетился «комендант». – И ничего не «затаился». А ты чего тут вирши рассказываешь, Гелий? – перешел в атаку.

- Тебя жду, батюшка, - честно признался я. – Помощника себе нашел, - сделав шаг в сторону, чтобы Петру было видно, указал на Федьку. – Келью бы попросторнее мне, а? – показал пару лежащих на ладошке монеток.

Пошевелив на них бородой, «комендант» с явным сожалением меня обломал:

- Никак, Гелий. Токмо тюфяк да одеяло, пущай у двери поспит.

Две монетки сменились одной, меньшего достоинства.

- Новый тюфяк-то, да одеяло доброе, - принялся торговаться «комендант». – Дать собирался, а теперича даже и не знаю, - вздохнул. – На дурном тюфяке-то да под драным одеялом замерзнет мальчонка, осени не переживет.

- Рачительный ты, батюшка, - вздохнул я и заменил мелкую монетку одной из прежних.

Чуть тяжелее она, а номинал считай одним только весом серебра и определяется. Интересно, как долго стали бы ржать окружающие меня русичи, если бы я рассказал им о бумажных деньгах, а тем паче про безналичные счета? А вот про акции кое-кто может и в курсе быть: эта штука давно изобретена в странах с развитыми финансовыми институтами.

- Скудна жизнь земная, - не обиделся батюшка, деловито убрав монетку в суму. – И не стяжательство сие, а вклад твой в общий дом наш.

Ага, как скажешь.

Поблагодарив Петра за оказавшийся и впрямь новым, чистым и хорошо набитым тюфяк с войлочным одеялом, я повел Федьку заселяться. Подушки в этом времени малопопулярны. Помню, как впервые увидел человека, который буквально подложил полено под голову и выглядел этим вполне довольным. Я-то думал, что это сорт народного мифа, а оно, оказывается, правда. На полене, однако, спят не все. Большая часть не пользуется ни подушкой как таковой, ни ее «суррогатами», а кто-то, кто любит помягче, обходится свернутой в валик одеждой или как я – мешком с соломою, хотя тело мое и на полене поспит нормально, оно же средневековое.

Мебели в келье толком нет – мой тюфяк на каменной, выходящей прямо из стены нише, лучина в специальной «держалке» на маленьком подоконнике мелкого окошка да кривенькая, непонятно зачем здесь нужная табуретка. Меня устраивает на самом деле: все равно я сюда только спать прихожу, а «жилой корпус» вполне престижный – здесь кроме меня только полноценные монахи ночуют, даже