Внедроман 2 - Алексей Небоходов
– Самохвалов? – начал понимать Тюрин. – Этот… да он же врёт!
– Врёт? – Ольга швырнула в него «массажёр», но промахнулась. – А кто вчера клялся в любви? Кто говорил, что сходит с ума?
– Но я правда схожу с ума! – воскликнул он, уворачиваясь от летящей папки.
– Да? От предвкушения кресла начальника?
Она бросилась на него с кулаками. Тюрин пытался защищаться, не решаясь дать отпор женщине. Они кружили по кабинету в абсурдном танце – она нападала, он отступал, натыкаясь на мебель.
– Людмила Прокофьевна! Остановитесь! Выслушайте меня!
– Молчать! – она замахнулась счётами.
В этот момент дверь распахнулась, и вбежала Лена-Вера:
– Людмила Прокофьевна! Что происходит? Я слышала крики!
Её появление отвлекло дерущихся. Тюрин инстинктивно схватил Веру и прикрылся ею, словно щитом:
– Вера! Скажите ей! Я не карьерист! Я правда…
Но тут произошло непредвиденное. В пылу борьбы его рука, обнимавшая Веру за талию, соскользнула ниже и оказалась у неё под юбкой. Все трое замерли.
– Ой… – выдохнула Вера, её глаза расширились.
Тюрин хотел отдёрнуть руку, но вместо этого почему-то сжал сильнее. Может, адреналин драки, может, близость молодой женщины – но что-то в нём переключилось.
– Вера… – хрипло произнёс он, и в голосе его не было прежней робости.
Лена-Вера отлично сыграла момент трансформации. Её глаза потемнели, губы приоткрылись, и она прижалась к нему ближе:
– Товарищ Новосельцев…
Дальше всё произошло стремительно и неожиданно для всех, включая съёмочную группу. Тюрин развернул Веру к себе и впился в её губы поцелуем – страстным, требовательным, совсем не похожим на робкого статистика.
Вера ответила с энтузиазмом, обвивая руками его шею. Их тела были спрессованы вместе, и внезапно комичная драка превратилась в нечто совсем иное.
– Что вы делаете?! – ахнула Калугина, но в её голосе было больше изумления, чем гнева.
Тюрин, не прерывая поцелуя, подхватил Веру и усадил на стол. Документы полетели во все стороны. Его руки скользили по её бёдрам, задирая юбку, а она обхватила его ногами за талию.
– Новосельцев! – Калугина сделала шаг вперёд, но остановилась, заворожённая зрелищем.
Страсть молодых любовников была заразительна. Вера откинула голову, позволяя Тюрину целовать её шею, в то время пальцами она расстёгивала его рубашку.
– Не могу… больше не могу сдерживаться… – бормотал он между поцелуями.
И затем он сделал то, чего никто не ожидал. Одним движением стянул с Веры трусики и, расстегнув брюки, вошёл в неё прямо там на столе.
– Ах! – Вера вскрикнула, вцепившись в его плечи.
Калугина стояла, не в состоянии двигаться. Её гнев растаял, сменившись чем-то другим. Она смотрела, как Новосельцев – её робкий подчинённый – страстно имел Веру на её рабочем столе, и чувствовала распространение тепла.
Вера стонала, выгибаясь навстречу его движениям. Её ноги обвивали его талию, ногти впивались в спину через тонкую ткань рубашки. Тюрин двигался как человек, который слишком долго сдерживал свои желания.
– Людмила… Прокофьевна… – выдохнула Вера между стонами, глядя прямо на неё. – Присоединяйтесь…
Калугина сглотнула. Приглашение было таким неожиданным, таким… соблазнительным. Она сделала шаг вперёд, потом ещё один.
– Я… я не могу… – но её руки уже расстёгивали пуговицы блузки.
Тюрин обернулся, не прекращая движений, и протянул ей руку:
– Людмила Прокофьевна… пожалуйста…
И она сдалась. Подошла к ним, позволила Тюрину притянуть себя в их объятия. Его губы нашли её губы, пока Вера целовала её шею. Три тела переплелись в страстном танце на хлипком столе.
Именно в этот момент дверь снова открылась. Самохвалов вошёл с самодовольной улыбкой, готовый увидеть последствия своей интриги. Но то, что предстало его глазам, заставило челюсть отвиснуть до самого пола.
– Что за… – он не смог закончить.
Троица на столе даже не обернулась. Вера, заметив его, томно улыбнулась:
– Самохвалов… не стойте там… присоединяйтесь…
Михаил-Самохвалов застыл. Камера ловила его лицо – парад эмоций от шока через возбуждение к решимости. Он медленно начал расстёгивать рубашку.
– Ну… раз такое дело…
Он приблизился к группе, и скоро четыре тела слились в абсурдном, комичном, но странно красивом переплетении. Стол скрипел под их весом, документы летали как конфетти, а Владимир Фёдорович, всё ещё подглядывавший из-за ящиков, едва не упал от изумления.
Камера кружила вокруг них, захватывая моменты страсти во всём её великолепии – чью-то ногу в воздухе, разметавшиеся волосы, сплетённые руки, разбросанную одежду. Сцена была одновременно эротичной и уморительно смешной квинтэссенцией всего фильма.
– И… стоп! – крикнул Михаил-режиссёр. – Снято! Это было… это было…
Он не мог подобрать слов. Актёры медленно распутывались, помогая друг другу слезть со стола. Все были взъерошенными и смущёнными.
– Кажется, – сказал Сергей, опуская камеру, – мы только что сняли самую безумную сцену в истории советского кино.
– Подпольного кино, – поправил Алексей. – За такое в официальном нас бы…
– Наградили! – закончила Катя, и все рассмеялись.
Даже обычно застенчивый Тюрин смеялся вместе со всеми:
– Знаете, а мне понравилось быть Новосельцевым. Особенно в конце.
– Ещё бы! – фыркнула Ольга, поправляя блузку. – Четыре человека на одном столе – это вам не статистические отчёты!
Владимир Фёдорович наконец вышел из укрытия, аплодируя:
– Товарищи! Это было… я не знаю, что это было, но я хочу копию! Для личного архива! То есть… для изучения!
Все снова рассмеялись. Михаил посмотрел на свою команду – усталую, счастливую, гордую проделанной работой.
– Друзья, – торжественно произнёс он, – мы сделали это. Мы сняли фильм, который войдёт в историю. Может, не в официальную, но уж точно в народную!
– За «Служебный разврат»! – поднял воображаемый бокал Сергей.
– За нашу версию! – поддержали остальные.
Так в овощном ангаре, среди ящиков с картошкой и капустой, родилась новая легенда – фильм, которому предстояло стать культовым в узких кругах любителей подпольного кино. Абсурдный, смешной, эротичный – и абсолютно незабываемый.
Много лет спустя, когда участников съёмок спрашивали о том дне, они неизменно улыбались и отвечали: «Это было время, когда мы делали невозможное. И у нас получилось».
Глава 4. Страсть под куполом
Весна восемьдесят первого года нежданно накрыла Москву ласковым теплом и щедрым солнцем. Горожане, ещё недавно прятавшиеся от февральских морозов, теперь в недоумении косились на цветущие деревья, словно не до конца доверяя этому очередному подарку природы и подозревая в нём провокацию капиталистических держав. На проспекте Мира в квартире Михаила солнце смело врывалось через окна, отражаясь от ваз и хрусталя, приобретённого за восемь месяцев финансового триумфа.
Да, эти восемь месяцев прошли так бурно, что Михаил и его друзья чувствовали себя не просто удачливыми людьми, а чуть
