Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

— Вы… вы все слышали? — прошептал Крылов, и его губы едва шевелились.

— Каждое слово, — с наслаждением кивнул Шаповалов. — Знаете, Виктор Альбертович, мы тут с коллегой Разумовским подумали… Дать вам еще один шанс.

Глава 6

— Смотри-ка, наш шпион получил по шапке от начальства! — радостно прокомментировал у меня в голове Фырк, который материализовался на плече, предвкушая зрелище. — Прямо музыка для моих ушей!

— Это ваших рук дело! — взорвался Крылов, тыча в нас дрожащим пальцем. — Вы меня подставили! Я никогда не подписывал этот протокол! Как вы это сделали⁈

В его голосе звучала ярость, но это была ярость бессилия.

Шаповалов неспешно отлепился от дверного косяка, скрестил руки на груди и с легким, почти отеческим сочувствием посмотрел на мечущегося перед ним хирурга.

— О чем ты, Виктор Альбертович? — его голос был обманчиво спокоен, но в нем звенела сталь. — Ты был старшим по рангу в той операционной. Ты, как ответственный руководитель, принял решение. Ты поставил свою подпись под протоколом. Мы все это видели.

Я молча наблюдал за этим спектаклем.

Классический газлайтинг. Учебный пример. Я наблюдал за этим с холодным интересом, видя перед собой редкое, но идеально протекающее «заболевание».

Шаповалов не просто врал.

Он словно конструировал альтернативную реальность, опираясь на один-единственный, но неопровержимый факт — подпись Крылова в протоколе.

И теперь мозг Крылова бился в агонии, пытаясь совместить две взаимоисключающие картины мира: его собственную память о страхе и бездействии и официальную версию, подтвержденную документом и авторитетом Мастера-целителя.

Именно в этом и заключалась вся суть — заставить человека усомниться не в словах оппонента, а в собственном рассудочном аппарате. Посеять в его голове разрушительную мысль: «А может, я все неправильно помню? Может, я был в шоке и не так все понял?».

Жестоко? Безусловно. Это была вивисекция личности, проводимая без анестезии. Но, черт возьми, невероятно эффективно.

— Но я не… я не мог… — Крылов запнулся, его уверенность начала таять. Он посмотрел на меня, ища поддержки. Я молча смотрел на него — спокойно, нейтрально, с легкой тенью профессионального сочувствия, как смотрят на пациента в состоянии острого психоза.

— Виктор, — Шаповалов сделал шаг вперед, и его голос стал еще мягче, еще убийственнее. — Ты себя хорошо чувствуешь? Может, переутомился? Столько стресса за последние дни… Отдохнул бы. Взял бы отпуск за свой счет.

Крылов переводил взгляд с Шаповалова на меня и обратно.

В лице Шаповалова он искал лжеца, но видел лишь отеческую уверенность. Во мне он искал союзника или хотя бы победителя, но видел лишь спокойное, почти безучастное лицо лекаря, наблюдающего за интересным клиническим случаем.

И я прекрасно понимал, что происходит в его сознании. Момент, когда мозг, не в силах больше бороться с навязанной реальностью, просто сдается.

Последний огонек борьбы в его глазах не просто угас — он лопнул, как перегоревшая лампочка, оставляя после себя лишь отчаяние. Он был раздавлен. Не эмоционально сломлен, а именно раздавлен — как механизм, в котором сломалась главная пружина, отвечающая за сопротивление.

Шаповалов нанес удар молотом. Настал мой черед взять скальпель.

— А какой смысл нам вас подставлять, Виктор Альбертович? — я говорил мягко, почти сочувственно, как говорят с пациентом в остром бреду. — Вы ведь не опасный конкурент, которого нужно убирать с дороги. Вы просто… наблюдатель. Приехали посмотреть на нашу «провинциальную медицину». Вот мы вам ее и показали.

Я сделал короткую паузу, давая тишине в процедурной стать плотной, почти осязаемой. Глядел ему прямо в глаза, не отводя взгляда.

Он сломлен. Структура рухнула. Теперь — финальное давление на нужную точку.

— Вы ведь за этим сюда приехали, верно? — мой голос прозвучал мягко, почти сочувственно. — Наблюдать и докладывать?

— Ба-бах! — прокомментировал у меня в голове Фырк. — Прямо в яблочко! Контрольный в голову! Смотри, как у него челюсть отвисла!

Крылов побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно. В его глазах мелькнул настоящий, животный ужас — ужас шпиона, чье прикрытие только что сорвали на глазах у всех.

Хищника разоблачили. Игра окончена, и он это понял.

— Да! — вдруг выкрикнул он, и его голос сорвался, превратившись в жалкий фальцет. Он безнадежно махнул рукой, словно сбрасывая с себя остатки достоинства. — Да, наблюдать! А что мне было делать⁈ Мне обещали внеочередной ранг Целителя второго класса! Деньги! У меня семья, кредиты на квартиру, дочь в платный имперский лицей ходит, вы знаете, сколько это стоит⁈

Вот и вся цена. Не великие идеалы, не борьба за чистоту Гильдии. Просто квартира, лицей и лишняя звездочка на погоны. Мелкая, предсказуемая жадность. На этом ломаются девять из десяти.

Он говорил все быстрее, сбивчивее, словно прорвало плотину долго сдерживаемой истерики, выплескивая свое жалкое самооправдание.

— А тут появляетесь вы со своими фокусами! Подмастерье проводит нейрохирургическую операцию! Это же абсурд! Это нарушение всех мыслимых и немыслимых правил!

Правила важнее жизни. Классика. Типичный бюрократ от медицины, для которого безупречно заполненная история болезни важнее живого, дышащего пациента.

— Но я не понимаю! — его голос сорвался окончательно, перейдя в отчаянный шепот. — Как я мог подписать этот чертов протокол? Я читаю абсолютно все, что подписываю! Всегда!

И тут в его глазах, полных ужаса, мелькнуло что-то еще. Не воспоминание. Скорее, тень от него. Ощущение чего-то неправильного, пропущенного. А за ним — новая, еще более страшная волна осознания. Осознания того, что его враг не просто умнее. Он играет в совершенно другую игру, по правилам, которых Крылов даже не знает.

* * *

УТРОМ ТОГО ЖЕ ДНЯ

Виктор Крылов сидел за пустым столом в утренней, гулкой ординаторской хирургического отделения и обхватывал голову руками. Похмелье после вчерашней попойки в грязном баре было чудовищным.

В висках с равными, мучительными интервалами стучали невидимые молотки, а во рту стоял такой мерзкий вкус, словно там всю ночь ночевала стая бродячих кошек.

«Никогда больше не буду пить этот дешевый, вонючий виски,» — в сотый раз пообещал он себе, хотя прекрасно знал, что это ложь.

Дверь тихо скрипнула, и в ординаторскую, неся с собой облако приторно-сладких духов, впорхнула Ниночка — вечно улыбающаяся секретарша главврача.

— Виктор Альбертович! Доброе утро! — защебетала она так громко, что у Крылова в голове будто взорвалась граната. —