Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава

Брустис отказывался есть перевёртышей почти в любом виде. Из-за этого его изувеченное шрамами тело отощало.

— Когда себя изуродовал, его к нам и направили, — растолковал как-то Вольфганг Пэй. — Едва от кровопотери не отдал душу Туману. Почти год провёл в подвальных палатах, но больше попыток навредить себе не предпринимал, и его отпустили наверх.

— Сколько живут нады? — поинтересовалась Полина.

— И нады, и люди, и перевёртыши, если не болеют или не бывают убиты, живут около сотни лет. Под конец дряхлеют. Когда проступают пятна, обыкновенно, всё разумное предпочитает уходить в Туман, не дожидаясь разложения, да и перевёртыши ныряют туда — инстинкт. Только маги умирают в муках, чтобы сохранить свои эманации. Вольфганг Пэй прожил сто два года. Выдающийся был колдун… Существуют ещё вечные, барышня. Их члены окаменели, а магия их покинула. Но притом они стали невосприимчивыми ни к какому колдовству. В Междуречье ровно три сотни вечных. Они, как вы, верно, поняли, даже если позабыли, — бессмертные. Вечные выбирают разные пути. У них почти отсутствуют эмоции. Некоторые служат семьям колдунов. Двое, вот, у нас в лечебнице — санитарами. Бывают полезны с буйными надами — из-за своего иммунитета к чарам. Вечный Тайсэр возглавляет совет Пяти, за ним — последнее слово.

— Что за совет? Местные власти?

— То — неженского ума дело, барышня. Да, совет Пяти руководит Междуречьем, его решения — закон. Совет возглавляют над, нада, колдун, его дочь и вечный. Так уж повелось. Четверо сменяются, один остаётся всегда. Хотя в минувшей эре совет Пяти возглавлял легендарный Изор, пропавший без вести. Триста первый вечный Междуречья. Это было так давно, что вам не стоит забивать тем свою головку, и без того переполненную сверх всякой меры.

Мозги Полины действительно кипели. Бред, сон — или безумная чужая действительность?

Если это всё где-то по-настоящему существует, и она умудрилась угодить в другой мир, как та Алиса в Страну чудес, или её затащили на иную планету, — то самым главным подозреваемым был старик с обожжённой рукой.

Человек, считающий себя отцом Полины, нападал на него. Тот был магом и колдовал с помощью дочери. Подмени он князю «сосуд чар» на простую девчонку — и забрезжило бы спасение, как, собственно, и произошло. В результате старик их с князем чуть не угрохал. Если допустить, что всё это — не бред больного мозга Полины, обожжённый дедок оказывался главным подозреваемым во вредительстве.

У него есть маленькая дочка. Может быть, удастся вызвать сочувствие?

Если её тут все принимают за четырнадцатилетнюю, значит, не так уж и нужно обязательное сходство с настоящей Эднарой д'Эмсо.

Полина не нашла в жёлтом доме ни единого зеркала, чтобы понять, выглядит ли она так же, как прежде. Рост вроде был тот же — хотя это тоже неточно, сравнить-то особенно не с чем. Даже предметы кругом все непривычные.

Волосы были прежней длины и цвета, Полина гордилась своими косами и, наплевав на всю моду мира, оставила их, и Пушинкины волосы они отращивали тоже. Родинки на теле располагались на прежних местах, руки тоже казались своими — только с ногтей пропал маникюр.

Старый белёсый шрам на коленке, результат неудачного падения на роликовых коньках во дворе лет в тринадцать, тоже присутствовал. Полина была почти уверена, что выглядит так же, как раньше. Значит, на всех здешних морок. Значит, старику подошла бы любая женщина.

Мало ли в мире отчаявшихся баб, которые бы сочли такое приключение желанным? Даже и в дурдоме. В конце концов, бывают бомжи, которые замерзают на улицах. Или просто скучающие любители приключений.

Мало ли людей, которым нечего терять и от которых не зависит судьба маленького ребёнка…

Она почти поверила, что смогла бы убедить старика просто своим красноречием. Но как на него выйти? За упоминание этого эпизода «лечащий врач» грозился оттяпать Полине язык, и в это она как-то сразу поверила.

Навряд ли и «отец» станет отчитываться. Хотя, если навести его на мысль, что тот похитил настоящую Эдну… Жаль, что она не имеет ни малейшего представления об умственных способностях князя.

Но если магия тут — норма, предположение о том, что кто-то может вырвать кого-то из других миров, — не такой уж и абсурд. Стоит сказать Вольфгангу Пэю?

И что они называют магией? Может, какая-то технология позволила перестраивать всё на уровне атомов? И это просто наука?

Хотя виноградные нады, бессмертные каменные люди и золотистые призраки на науку походили мало.

И ещё. Что-то в рассказе Вольфганга Пэя о вечных тревожило Полину, но она не сразу поняла, что.

Раз за разом прокручивала она полученные сведенья во всегда залитой светом, который исходил невесть откуда, комнате с пальмовыми стенами.

«Их члены окаменели, а магия их покинула. Но притом они стали невосприимчивыми ни к какому колдовству. В Междуречье ровно три сотни вечных. Они, как вы, верно, поняли, даже если позабыли, — бессмертные».

Не то.

А потом пришло озарение. Иммунитет! Призрак заявил, что двое вечных работают тут санитарами, потому что к магии у них иммунитет!

Термины! Тут звучали термины из её реальности. И звучали они на…

Полина выскочила из своей пальмовой палаты и побежала, дико озираясь по сторонам.

Она едва не сбила с ног блёкло-розового нада Игаруса, считающего себя послушком и помогающего постоянно с уборкой: он чистил волокна стен в коридоре на пути.

Пронеслась мимо недовольной Лионеллы. Свернула за угол.

Около смотровой стены заметила золотистые очертания парящего в воздухе силуэта.

— Вольфганг! Я везде вас ищу! — выпалила запыхавшаяся Полина, едва переводя дух. Сердце бешено стучало.

— Моя милая девочка, достопочтенный Вольфганг Пэй ушёл в извечный Туман уж сто восемь лет как… — меланхолично напомнил призрак.

— Пофиг. Ой, простите. Почему вы говорите по-русски? — задала наконец Полина свой главный вопрос.

— Как я говорю?

— Язык! Почему вы и все остальные используете мой язык⁈ Если это другой мир…

— Милочка, Междуречье — не другой, а единственный мир. Видать, вы не столь сноровистая фантазёрка, чтобы в свою фантазию ещё и новую речь сочинить. Языков не так много: послушки общаются на своём, но там больше не слов, а звуков, есть Язык древних, на коем начертаны нерасшифрованные свитки. И, собственно, этот, на котором мы говорим. Сие прозорливое наблюдение только доказывает ложность твоих фантазий.

— Нет, Вольфганг! — победоносно выпалила Полина. — Это доказывает, что вы существуете только в моей голове! Никто никого никуда не переносил. — Её взгляд расфокусировался, и она впилась зубами в ноготь большого пальца на левой руке. — Я была права, это бред! Не нужно никого искать. Нужно