Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава
— Я не смогу. Я не Эднара д'Эмсо. Сами говорите, что князю нужна единокровная дочь, а не просто кто-то покорный.
— Потому-то и вожусь с вами, — кинул золотистый призрак.
— Ну хорошо. Вот вы хотите мне всё тут показать, со всеми познакомить — и что дальше?
— Замысел состоит в том, чтобы вернуть вам веру в свои силы. Того будет довольно для вашего отца.
— А если у меня нет сил? Просто представьте на минутку, что я не вру.
— Не только я, но и сам директор красного дома уверен, что вы не врёте. Не то бы его каратели живо покончили с вашим гонором. Вы верите и верите искренне в свою фантазию. Мы же будем вас разубеждать… некоторое время. Если метода Адгара не сработает, применим привычные инструменты. Силою коих работаем с другими пациентами. Иногда жёлтый дом выпускает своих подопечных обратно в жизнь, обновлёнными.
— Всё это очень любопытно, сэр, — вздохнула Полина. — И даже здорово, что вы пытаетесь помочь кому-то. Только со мной ничего не получится. Вы ошиблись. Если всё это и существует в реальности, то я — не Эднара. Вы можете рассказать мне всё что угодно, я даже могу вам поверить. Но я не смогу ни для кого колдовать. Мои отец и дед не были волшебниками. И считающему себя моим отцом князю стоило бы поискать путь на Землю. Может быть, его настоящая дочка там?
— И как же прикажете ему пробираться туда?
— Я не знаю. Склоняюсь к мысли, что всё это мне кажется. Но если нет — то это параллельный мир. И если я в него попала, ваша Эднара могла выйти в мой таким же способом. Вам бы лучше разобраться, что было во время нападения на старика. Я и этот ваш князь были в замке, сражались с дедком и девочкой. Вдруг там ключ к тому, как я сюда попала?
Внезапно призрак завис и как-то сгустился.
— Вернёмся в палату, — изменившимся голосом проговорил он. — И послушайте моего совета, барышня: о делах своего отца распространяться не стоит, кем бы вы его ни считали. Рот на замок. Не то вызовем палача из красного дома, и он вырежет ваш язык, а там сможем вернуться к экспериментальной терапии.
Глава 5
Побег из иллюзии
— Всё перевернётся, если поменять угол зрения.
Полина мрачно смотрела на чудище, стоящее на коридорной стене, перпендикулярно к полу. Оно притом не сгибалось, а держалось ровно, словно бы это было в порядке вещей — ходить по стене.
Чудище, скорее всего, было низкорослым белым надом. Но его виноградные наросты, все, какие не скрывала роба, оказались срезанными, и существо представляло собой адскую поверхность из корявых шрамов с очертаниями ромбовой сетки. Внутри наростов кожа была буровато-красной.
— Кругом много скверны, в неё лучше не ступать. Конечно, скверна проникла и в нас за время, пока мы ходили как все. Её следует вытравить. Но для начала нужно разорвать контакт. Хочешь, я сделаю тебе шипастые сандалии и перчатки? Человеку сложнее не касаться скверны, но всегда можно что-то придумать. Попробуй поменять угол зрения, и ты быстро увидишь перемены. Они назреют у тебя внутри и вырвутся. Может, помогут тебе воспарить…
Полина торчала в этом безумном месте уже почти неделю, и, кажется, её «лечащий врач», золотистый призрак, называющий себя эманацией и не способный запомнить верно её настоящее имя, начал постепенно разочаровываться в выбранной стратегии.
Всё чаще его разъяснения происходящего вокруг звучали раздражённо.
Полина была вынуждена признать, что всё кругом тут пронизано чарами, и даже начала постепенно привыкать к этому. Но она знала наверняка: это не её мир. Скорее всего, он существует только в её повреждённом током сознании. А ведь здешние обитатели даже не знали, что такое ток.
— Магия, текущая по проводам, подвластная и женщине, и простолюдину? Как интересно, — говорила старушка Дайнара, полюбившая слушать Полинины истории. — Жене моей бы очень пришлось по нутру, может, и не выдумала бы тогда всю эту авантюру и жизнь мне не сломала. Я бы делился с ней запросто, мне не жаль. Пускал по проводам, что ей надо для счастья. А вот о дочке что тебе скулить, внученька? Дети — они, знаешь, какие неблагодарные. А бабе что толку от дочери? Это мне придётся какую-то приструнить да обуздать, когда я найду способ отсюда выбраться. Ты не думай, что я смирился. Что жена меня сломит и продолжит за нос водить весь свет. Интересно, как она сейчас выкручивается? Может, к кому из детей перебралась? Ты с родителями переписываешься? Спроси с оказией про старого князя Валегро, за которого жена моя окаянная себя выдаёт. Больно любопытно, как она без меня извернулась…
Не думать о дочери у Полины не получалось. Она была уверена почти наверняка, что не спит, что пребывает в коме где-то в больнице. Вытащили ли Пушинку из квартиры? Сможет ли она её вернуть, когда очнётся? Или крошку переправят в детский дом? Поменяют ей имя, подыщут новых родителей…
— А может, ты того, внучка? Преставилась? — предположила Дайнара. — От тока своего колдовского. И вытянул тебя извечный Туман к нам?
Мысль о том, что Междуречье может быть тем самым потусторонним миром, о котором чего только не выдумывают веками живущие, испугала бы Полину, если бы она просто оказалась тут. Но её принимали за другого человека. Конечно, тоже своего рода ад, но какой-то уж больно витиеватый.
Нет-нет, она вовсе не умерла. Тут что-то другое.
Вольфганг Пэй отказывался слушать истории о Земле, Полина же собирала пазл здешних реалий старательно и кропотливо. Всё силясь обнаружить свои противоречия и неувязки, как, исходя из историй её призрачного доктора, бывало в бреду других пациентов.
Но безумие Междуречья казалось логичным.
Полина бродила по коридорам в дозволенные часы, почти переходя на бег, резко заворачивала за углы, в надежде вывернуть не там, где должна. Ей представлялось, что это докажет иллюзорность фантазии.
Стеноход Брустис считал полными скверны не только горизонтальные поверхности, но и всякое мясо перевёртышей, забитых не в облике насекомого. Все животные Междуречья были многоликими. Они менялись по своему усмотрению, и муравьишка совершенно буднично мог обернуться китом, способным плавать в охряном тумане небыли.
Вольфганг Пэй объяснил, что простолюдины часто специализируются на придаче перевёртышам определённого вида, необходимого на убой. Целые фермы занимались производством мяса различных сортов. А вот использовать здешнюю живность в хозяйстве было практически невозможно: дрессировке перевёртыши не поддавались и ходить в одном виде не любили.
