Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2 - Женя Батуридзе

«Или очень эксцентричная богиня-покровительница», — мысленно добавил я, вспоминая девчонку с бездонными глазами.

Монотонность моего больничного бытия скрашивали визиты Савамуры. Он приходил почти каждый день после своей смены, уставший, но с неизменной добродушной улыбкой.

— Ну как ты, наш герой-канцелярист? — спрашивал он, усаживаясь на стул у моей кровати. — Скоро, говорят, тебя можно будет в космос запускать. Восстанавливаешься быстрее, чем заживают раны на собаке.

— Стараюсь, — хмыкал я. — Дышу, хожу, пугаю медсестер своим цветущим видом. А как там на передовой? Томимо не сильно свирепствует?

— О, после твоего отъезда в отделении наступила эра «процветания и благоденствия», — рассмеялся Савамура. — Томимо-сенсей вчера как раз устроил разнос интернам. Говорят, один из них в истории болезни вместо «стенокардия» написал «стенография». Профессор спросил, не собирается ли он лечить пациента скорописью.

Я весело хмыкнул.

— Но Томимо-сенсей… он в последнее время все равно какой-то задумчивый. Работы на него навалилось, нет же теперь Теруми-сенсей, которая… — тут он осекся и быстро перевел тему на другую. Я не стал давить, уговаривать рассказать мне, что же случилось с Мей. Все вокруг ясно дали понять, что не хотят мне рассказывать о состоянии профессора. Может, думают, что это негативно скажется на моем выздоровлении, а может, что я на нее обиду затаил.

В один из таких визитов он притащил мне стопку книг. Тяжелых, толстых, в строгих переплетах.

— Вот, — сказал он, водружая их на мою тумбочку. — Подумал, тебе, наверное, скучно. Решил принести что-нибудь почитать. Это классика. Лучшее, что есть по торакальной хирургии.

Я взял верхнюю книгу. «Оперативная хирургия сердца и магистральных сосудов» под редакцией профессора Ишикавы. Я открыл ее на случайной странице. Сложные схемы, подробные описания техник, графики… Все было до боли знакомо.

Я листал эти книги, и во мне боролись два чувства. С одной стороны, было приятно держать в руках добротную, качественную литературу. Я читал и мысленно спорил с авторами, находил неточности, отмечал удачные формулировки. «Так, вот здесь можно было бы описать доступ по-другому, это сократило бы время операции минут на пятнадцать… А вот эта методика ушивания уже устарела, есть более элегантное решение…»

С другой стороны, это было похоже на пытку. Это как дать голодному человеку почитать поваренную книгу. Я смотрел на эти схемы, на описания операций, и мои руки сами собой сжимались, вспоминая привычную тяжесть скальпеля, текстуру хирургической нити, упругость живой ткани. Я хотел туда, в операционную. А я сидел здесь, в пижаме, и дул в дурацкие шарики.

Так прошли еще несколько дней. Я окреп настолько, что уже спокойно передвигался по отделению без подружки-капельницы. Я бродил по тихим коридорам, болтал с Ино, которая, кажется, уже считала меня своим лучшим другом, и чувствовал, как ко мне потихоньку возвращаются силы.

И вот в один из таких дней, после очередной лечебной гимнастики я направился в ванную в палате. Нам наконец-то повесили зеркало, которое сломал какой-то особо «аккуратный» пациент, что был до нас. Я был даже рад, ведь толком даже не видел себя с момента аварии.

Я подошел к раковине, включил воду. Ледяные струи ударили по ладоням, я плеснул водой в лицо, пытаясь смыть с себя остатки пота и усталости. Холодные капли побежали по шее, приятно бодря. Я выпрямился, вытер лицо мягким, накрахмаленным полотенцем и поднял глаза.

И замер.

Из зеркала на меня смотрел потрепанный, но вполне себе живой Акомуто Херовато. Бледное лицо, под глазами залегли тени. На виске — аккуратная повязка, под которой угадывался след от встречи с реальностью. Все было вполне ожидаемо. Все, кроме одной детали. Одной очень, очень существенной, кричащей, почти неприличной детали.

Мои волосы были зелеными.

И я сейчас не о легком болотном оттенке, который бывает у блондинок после неудачного купания в бассейне. О нет. Это был цвет. Насыщенный, сочный, почти неоновый зеленый. Цвет молодой травы, залитой утренним солнцем. Цвет ядовитой лягушки-древолаза из джунглей Амазонки. Цвет абсента, выпитого в компании с Ван Гогом перед тем, как он решил, что ухо — это лишняя деталь в его образе.

Я моргнул. Изображение не изменилось. Потер глаза. Зеленоволосый японец в зеркале с недоумением повторил мое движение.

«Так, спокойно. Дифференциальная диагностика. Исключаем по порядку».

Версия первая, наиболее вероятная: медикаментозные галлюцинации. Некоторые препараты для наркоза и сильные анальгетики способны вызывать самые причудливые побочные эффекты. Я закрыл глаза, досчитал до двадцати, затем резко открыл. Зеленый. Никуда он не делся, только, кажется, стал еще ярче.

Версия вторая: диверсия. Кто-то решил надо мной подшутить, пока я был в отключке. Но кто? Медсестры в реанимации? Вряд ли. Они там слишком заняты, чтобы заниматься такой дурью. Савамура и Нишиноя? Эти могли, но как бы они пробрались в реанимацию с баллончиком краски? Да и волосы… я подошел ближе к зеркалу и вгляделся в корни. Они тоже были зелеными. Идеально прокрашены. Так не сделаешь в полевых условиях. Это работа профессионала. Или…

Или не работа.

И тут в моей голове, как вспышка молнии, пронеслись ее слова.

«Ну, симпатичный, конечно… Но какой-то… пресный. Надо это исправить. Добавить немного… харизмы».

Ее палец, коснувшийся моего лба. Легкий укол холода.

«Твою ж мать…» — выдохнул я, опираясь руками о раковину.

Харизма. Значит, вот как, по ее мнению, выглядит харизма. Зеленого цвета. Я чуть не рассмеялся. Это было настолько абсурдно, настолько по-идиотски, что не укладывалось ни в какие рамки. Я, значит, просил без улучшений, а она взяла и перекрасила меня, как пасхальное яйцо. Оригинально. В следующий раз, наверное, рога приделает. Для брутальности.

Ярость, холодная и бессильная, на секунду захлестнула меня. Но тут в мою голову закралось сомнение. А почему… почему мне никто ничего не сказал? Тетушка Фуми, которая бы за такой выкрутас со скалкой за мной три дня гонялась, — молчала. Тетушка Хару, которая бы ахала и причитала, даже не повела бровью. Кайто, Макото, близнецы, которые бы точно не упустили шанса подразнить меня «братцем-огурцом» или «ходячим газоном», ни слова не сказали. Что это значит? Они все в сговоре что ли?

Или… они этого просто не видят?

Эта мысль была настолько дикой, что я чуть не рассмеялся. Я провел рукой по волосам. На ощупь — обычные. Мягкие, немного сухие после больничного шампуня. Но в зеркале — зеленые. Я выдернул один волосок. Он лежал на моей ладони, зеленый, как изумруд.

«Проверим, — стучало