Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2 - Женя Батуридзе
Я вышел из ванной, и в палату как раз вошла медсестра. Та самая, которую я прозвал про себя «сержантом». Идеально. Она точно не станет врать из вежливости. Я сел на койку и заговорил, стараясь придать своему лицу максимально непринужденное выражение.
— Добрый день, Такаги-сан. У меня небольшой вопрос. Чисто из любопытства.
Она подняла на меня свои строгие глаза.
— Слушаю вас, Херовато-сан.
Я сделал паузу, собираясь с духом.
— Скажите, — я небрежно провел рукой по волосам. — У меня с прической все в порядке? А то после сна… знаете ли…
Медсестра окинула мою голову быстрым, профессиональным взглядом.
— Все в порядке, Херовато-сан, — ровным голосом ответила она. — Ваша прическа в порядке.
— А цвет? — не унимался я, чувствуя, как потеют ладони. — Он нормальный? Не слишком… вызывающий?
Вот теперь в ее глазах промелькнуло недоумение. Она снова посмотрела на мои волосы, потом на мое лицо, словно пытаясь понять, не начались ли у меня побочные эффекты от какого-нибудь препарата.
— Цвет? — переспросила она. — Обычный черный цвет. Как у большинства японцев. Херовато-сан, у вас все хорошо? Голова не кружится? Может, позвать дежурного врача?
И тут я все понял.
Она не видела. Никто не видел. Только я.
— Нет-нет, что вы, — я постарался выдавить из себя улыбку. — Спасибо. Просто… показалось. Наверное, свет так падает.
Я поклонился и вышел из палаты. Нужно было развеяться. Я остановился у автомата с напитками, выбирая напиток. Но тут мое внимание привлекли две молоденькие медсестры, которые устроили себе небольшой перекур, то есть, перешепт в укромном уголке у окна. Одна, полненькая и с перманентной химической завивкой, напоминала пуделя, вторая, худая, с тонкими поджатыми губами и свирепым взглядом, — высушенную воблу.
— … слышала, ее сегодня переводят? — донесся до меня обрывок фразы пуделя.
— Кого, ее? — лениво отозвалась «вобла», полируя ногти пилочкой.
— Ну кого, кого… Профессора Теруми из кардиоторакального отделения.
Мои пальцы, уже было потянувшиеся к кнопке с изображением кофе, замерли. Я медленно, стараясь не издавать ни звука, сделал шаг в сторону.
— Да ты что! — «вобла» отложила пилочку. — Я думала, она в реанимации еще неделю пролежит. Говорят, там все очень плохо.
— Хуже некуда, — заговорщицки понизила голос «пудель». — Моя подружка, Кимико, из операционного блока, она там ассистировала. Говорит, такой жути в жизни не видела. Машина всмятку, она без сознания, вся в крови… Тяжелейшая черепно-мозговая. Ушиб, отек… Там целый букет.
Я внимательно слушал, а ледяные пальцы словно сжали сердце.
— Оперировал сам Исида-сенсей, — продолжала вещать «пудель», и в ее голосе слышалось благоговение. — Его специально из отпуска вызвали. Он над ней всю ночь колдовал. Говорят, краниотопию делал, гематому убирал. Но даже он…
— Что «даже он»? — нетерпеливо перебила вобла.
— Впала в кому, — выдохнула пудель. — Сразу после операции. Мозг так и не очнулся. Кимико говорит, прогноз самый неблагоприятный. Шансов почти нет.
Я почти не дышал, слушая, как две сплетницы так легко говорят об аварии, участником которой мне посчастливилось стать.
— Сегодня ее переводят в VIP-палату на нашем этаже, — закончила пудель. — Номер восемьсот восемь. Говорят, приказ сверху. Чтобы подальше от лишних глаз. И к ней никого не будут пускать. Даже медсестру специальную выделили, самую опытную.
Они еще о чем-то пошептались, а потом, заметив мой неподвижный силуэт за фикусом, смущенно хихикнули и поспешили ретироваться. А я остался стоять, чувствуя, как внутри меня поднимается волна глухой, холодной ярости.
Никто. Никто мне ничего не сказал. Ни Савамура, ни Нишиноя, ни Сакура. Они не могли не знать. Вся больница наверняка гудела, как растревоженный улей, а они молчали. Почему? Боялись меня расстроить? Считали, что мне не нужно этого знать?
Эта мысль была самой обидной. Я вернулся в свою палату, но стены начали давить на меня. Я должен был ее увидеть. Не знаю, зачем. Просто должен был. Убедиться своими глазами. Может, они все врут? Может, все не так плохо?
Я снова вышел в коридор, сел на скамейку возле лифтов. И у меня уже был план того, как же пробраться к Мей. И для его исполнения мне нужен был союзник. Я нашел Ино в том же месте, у панорамного окна. Она сидела, поджав ноги, и рисовала в своем блокноте.
— Привет, принцесса, — сказал я, присаживаясь рядом. Боль в ребрах уже почти не беспокоила, и я мог двигаться почти свободно.
— Привет, Херо-чан, — улыбнулась она. — Смотри, что я нарисовала!
Она показала мне рисунок. На нем был я, она, молодая улыбающаяся женщина, как я понял, ее мама, и много-много деревьев.
— Это мы гуляем в парке, — пояснила она.
— Отличный рисунок, — похвалил я. — Слушай, Ино, а ты любишь играть в шпионов?
Ее глаза тут же загорелись.
— Конечно!
— У меня для тебя есть секретная миссия. Очень-очень важная, — я понизил голос до заговорщицкого шепота. — Видишь тот лифт в конце коридора? Скоро из него вывезут одну очень важную королеву. И мне нужно, чтобы ты мне помогла. Когда они появятся, я тебе незаметно подмигну, и ты должна будешь… — я сделал паузу, — очень красиво упасть. Как будто у тебя закружилась голова. Сможешь?
— Упасть? — она удивленно посмотрела на меня.
— Да. Ты должна быть самой лучшей актрисой в мире. Чтобы все тебе поверили и бросились помогать. А я в это время смогу незаметно проскользнуть и передать королеве секретное послание. Это наша тайна. Никому ни слова. Справишься?
— Справлюсь! — с энтузиазмом кивнула Ино. — Я буду лучшей актрисой!
Мы стали ждать, болтая о том, о сем. Мимо провозили пациентов, проходили врачи, бегали медсестры. День клонился к вечеру. Солнце, пробиваясь сквозь большие окна, рисовало на полу длинные косые тени. Ино уже совсем заскучала, а я почти потерял надежду, когда двери одного из лифтов, того, что был предназначен для перевозки пациентов, с шипением открылись.
Я напрягся.
Из лифта выкатили каталку. Ее везли двое дюжих санитаров с лицами, а на каталке, под белой простыней, угадывался хрупкий силуэт. Санитары уже почти поравнялись с нами. Я подмигнул, и Ино тут же подскочила, сделала несколько неуверенных шагов, ее ножка запнулась о невидимое препятствие, и она с тихим, жалобным вскриком «Ой!» плюхнулась на пол. Неуклюже, но,
