Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен
Безветрие. Жара и духота подкашивала даже крепких телом. Измотанные рабы валились на земь. Надзиратели немедленно пускали в ход хлысты, осыпая «ленивый скот!» ударами и угрозами. Под вечер шел пересчет провинностей, и следующие за ним лишения кормежек.
По колено в зарослях риса и кукурузы, они работали день от дня. Рабы счищали голыми руками кожуру и древесную кору, отмывали крупицы золота на специальных искусственных скважинах.
Вечно прорывающиеся пузыри на пальцах, постоянные мазоли, кровоподтеки от поучающих ударов собственного собрата по несчастью. Просчет одного раба отражался на судьбе «бригады», потому «хандра» и «слабость» карались жестко. А ежегодное перераспределение надзирателей наводило шороху и рассекречивало сговоров.
Удачная машина, мир механизмов… легко доказывал свою надежность: рабы стали не доверять соседу по лежаку, спящему в двух метрах, больше, чем случись им повстречаться просветитель или того хуже – Бездна. Внимательно, с неиссякаемым подозрением, они вслушивались в утробное усталое дыхание «сокамерников», припоминая все высказанные ими когда-то, в душевном порыве, тайны. Перед «жребием выборов» страсти накалялись. Нередко спящим вонзали самодельные штыки, дабы «виновники» исповеди унесли секреты в могилу. Поглощенные страхом быть исполосованными этим уродливым скипетром с выдвигающимся из него тонким лезвием, раны от которого отказывались заживать, они сдавали просветителям собратьев, задумавшихся о побеге или мятеже. И, вместо братства, пекущегося заботами о взаимовыручке, судьбой рабов распоряжался случай.
Наказание убийцам надзирателей, как и надзирателям за превышение полномочий (при подтверждении их показаний кем-то из просветителей) решали сами рабы. «Никакой чудовищной Скрижали, никаких пыток и ущербных для тела и духа моральных чтений – гласил закон, – только справедливость: накажи так, как хочешь, чтобы обидчик был наказан». И рабы наказывали… Алчность, рожденная в боли, давала всходы: семя ненависти овладевало заблудшими сердцами, уничтожая всякие попытки достучаться до глубин души. До бездны, где скрывались испуганные дети, отвергнутые суровыми родителями. А от ненависти до беды – шаг. Перед отправлением в место ночлега их раздевали догола и проверяли одежду. Если на досмотре обнаруживались вещи, запрещенные к хранению, то просветители избирали одну из мер пресечения «преступлений»
– На прииске, несколько рабов пробовали утащить золотую пыльцу, надеясь выкупить свободу, но урок им преподался суровый: их накормили этим золотом, желудок не справился, и они медленно умирали, – проговорил Симфир, когда заметил, как один из сотоварищей припрятывал за пазуху плоды.
– А ты глазей и слушай меньше, не то достанется ненароком.
Скатор одобрительно промычал, уплетая за щеки зеленые ягоды.
«Придурок» – подумал Симфир про себя, отстраняясь к бревнам. Он не хотел, чтобы надзиратель огрел его по спине. К вечеру приятно холодило изъеденную москитами кожу. Однако адский зуд мешал сну, и утомленные рабы потягивали мышцы, оглядывая свои исхудавшие тела. Их намерено не кормили в полный живот, дабы они не задумывали планы побега или мятежа. А, если и получалось организоваться в сплоченную группу, то недостаток сил не позволял им реализовать задуманное. В прошлом, среди их секции дважды шли сговоры с местным населением. Пока – безуспешно.
– Видали замерзшую волну? – спросил с энтузиазмом Хэльт. Вообще, на его фигуре местный рацион отразился в наименьшей степени. Когда он говорил, то выпрямлял спину, демонстрируя развитую грудь и тугие переливы мускулистого тела. Симфир поглядел в его узкие глаза, затем перевел взгляд на великана и слова язвительства остались невысказанными.
– Волну? Ты о той, что тает десятки лет?
– Знаешь? – быстро возникшим интересом и уважением переменился Хэльт. Секунду назад он выражал взаимную неприязнь, а сейчас – готовый слушать.
– Она напоминает беззубую дряную челюсть старухи – прорвало Симфира.
– Почему? Ты ее видел?
– Меня везли сюда мимо.
– Почему тебя везли? Ты провинился, совершил проступок или сделал что-то не то? Заставили?
– Ты правда настолько тупой, что даже Скатор – взрослая бесполезная детина, примесь вонючей мочи под моими ногами и визга бабы, понимает.
– Симфир – послушно повторил Скатор.
Хэльт впервые обратил свой серьезный взор на Скатора. Полуглухой от рождения, он считался слабоумным. Представлял собой благородное полированное лицо с серебрянной как у Защитника с детских картинок, бородой и причесанными волосками. Широкие мощные плечи, глаза – две капли воды, знающие о мире больше, чем он мог высказать вслух, блестящие седые волосы. Ему едва перевалило за сорок.
– Сука в течке – презрительно сказал Симфир. – заткните его кто-нибудь.
– Тебе бы стоило поостеречься ярких фраз, мы здесь почти одни, стража далеко. Думаешь, сложно удавить тебя голыми руками? А этот человек… Смеешься над ним, а он способен перемолоть тебе кости.
Симфир замолк, но, когда с высокого холма показалась выцветающая длинная тень, процедил сквозь зубы: «Вряд ли ты посетишь весь мир. Разве, что болтаясь в воде среди отходов».
Глава – 12 – Йом
«Тень…». Его воспоминания складывались в единый образ. Он потерял сознание, очнулся на рабовладельческом судне плывущем к Медварду. Но от кого спасал ее? Он не помнил, чтобы девушка была испугана, хотя из того что имелось – помнилось немногое. Не помнил он и агрессии лорда Генри, как и того, куда все подевалось. Незавершенная, незаполненная дыра в памяти обгладывала душу, и он надеялся разгадать тайну.
Для начала следовало разобраться со своей судьбой. Однако, оставался главный и неразрешимый вопрос – как отсюда выбраться, и, самое главное: куда? Он не имел представления где находился на этом «острове цветущих роз и бабочек». «Ее продали с молотка…» – он чуть не зарычал. Обработка плантаций выводила Йома из себя. Спасала метка, погружаясь в которую он находил успокоение, так недостававшее буйному сердцу. По левую руку трудился Хейм, перекладывая сбитые с деревьев плоды в мешки, затем Йом помогал ему закидывать их на плечи, и подвязывал к поясу. Истекая потом, тот волок груз до станции, где ремонтные бригады чинили рельсы после подрыва.
– Твоих ребят дело?
– Проверяли, сработаются или нет. Как видишь, – на мучительной гримассе друга проскользила улыбка, – имеем успехи! Уф!
Но не успел Хейм очухаться, как хлыст обвил шею, и лицо налилось бордовым оттенком.
– Ты чертовски хреново работаешь! – прозвенел металлический голос, – может, тебя заменить?
Йом огляделся – «никаких свидетелей поблизости». Понимая, что не окреп в должной мере, он подтянул пальцами лиану, и рванулся на помощь другу.
И напоролся на соперника не по силам. Его побили. Просветитель провел фирменное комбо, завершившееся болевым приемом и склонился с усмешкой:
– В провинции Хальсаль принято принимать на службу евнухов, поскольку их не прельстит женская красота и брак, следовательно они будут сохранять нейтралитет и верность господину. Обдумай мои слова перед сном, – и вырубил решающим ударом.
«Эта провинция торговой империи», – подумал Йом, очухавшись на плантации. «Что за мерзостный запах?!» Кто-то решил подшутить и закидал его навозом, пока он валялся в отключке. «Кости переломаю!»
Подоспел надзиратель, щедро одаривший его хлебом и проклятьями. Но, увидав, что Йом, вообщем-то, работоспособен, сменил гнев на милость и погнал таскать мешки с зерном. «Какая покорность! А всего-то требовалось проучить разок по настоящему!» – восхищался тот, подгоняя наиболее буйного из рабов. «Отличный раб! Продолжим воспитание и вылепим из недоумка рабочую лошадку».
Йом же вовсе замкнулся. Ранее он не испытывал трудностей с просвителями. «Что-то пошло не так, метка подвела…» Он чувствовал себя уязвимым, и его это бесило, но выказать опасения было некому.
Он вспомнил, как публично опозорился и проиграл белоплащим бандитам мастер Альфредо на Безымянном. «Как же ты там, старина?» – подумал он, а в сердце проникла тоска. «Что-то заскучал я по братству».
Поблизости ошивался полудурок, увивающийся за рабом Хэльтом. «Этот простофиля, как и я когда-то – считает, что на цепи и работа – лишь символическое заточение. Ха! Ох и влипнет он в беду с таким подходом». Однако, Йом просчитался. Хэльт принял правила игры, или, делал вид, что участвует в ней, а вот он не мог смириться с положением.
