Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен
Вздохнув, Йом расползся по доскам, прищуриваясь от обилия ламп. Глянул искоса: над соседствующей «койкой» высился Крондирский герб.
– Чего пялишься?
Йом опустил взгляд ниже, и испытующе уперся глазами в глаза говорившего. Дворянин отвел взгляд,
– Будем знакомы, – протянул Йом ему руку, но тот в ужасе отшатнулся
– Гребаные оборвыши! – он замахнулся кулаком, но, из-за смещения веса, доски поехали, и дворянин долбанулся со скамьи, разбивая в кровь нос, – меченый выродок!
– Из калеки метка делает человека, – высказался мясник, постукивая палкой по отбивной.
Дворянин придирчиво осмотрел одежду, подмечая прикованную к ноге цепь. Он вспомнил, как его оглушили, после чего, забросили в повозку точно мешок.
– Приказываю выпустить меня!
– Ради личной безопасности откажу, – не отрываясь от уминания за щеки хлеба чавкающе ответил мясник,
– Я – член городского совета. Отложи жратву, животное, и преклони колена!
Ковер, завешивающий дверной проем, приподнялся, в помещение вошел смуглокожий мужчина с тряпичной маской на лице. «Он шумел?». Получив утвердительный жест, он подошел и ударил нарушителя вначале по щеке, а, когда тот закрыл лицо, с размаху врезал в пах, после чего выбросил шутку на непонятном языке, взял со стола порцию риса, и скрылся. Дворянин скорчился от боли.
– Вам стоит благодарить судьбу. У Мухалима скверный характер. Поэтому, чтобы получать разрядку, ему позволено удовлетворять нужды за счет пленников. Сам господин Хэль одобрил его меры.
По изменившемуся лицу, до дворянина, похоже, стало доходить, что ситуация его плачевна, и то – не просто уличные бандиты.
– Гражданин!
– Я же работяга, откуда у нас гражданство? – безразлично ответил мясник.
– Дай ему договорить, – встрял Йом, и дворянин благодарно кивнул ему.
– Моя должность допускает… – его одолела болезненная бледность, он боялся оговорок или грозящих ему невыгод, от чего каждая реплика, выскальзывающая из рта «пахла» пряной слащавостью, – определенные преимущества, вы можете рассчитывать на мою благосклонность в зале заседаний…
– Тьфу! – сплюнул мясник, – как же вас угораздило… – и затих, прислушиваясь. За небольшим оконцем промелькнула повозка. Остановив напротив входа, патрульные помогли с разгрузкой. Когда очередь дошла до пленных, из одиночной клетки выволокли заключенного и впихнули в помещение, где находился Йом. Заросшее существо, в драном халате, с безумным взглядом, метавшимся по углам. «И меткой» – додумал Йом про себя, ощущая нависшее напряжение. Габариты кандалов явно не соответствовали худющим кистям, костлявому торсу и тощей физиономии пленника. Однако, мясник с опаской отстранился, подталкивая его тыльной стороной копья к стене. Пара вбежавших наемников прибивали цепи, задирая руки вверх. Пока происходила эта процедура, сопровождаемая заселением новых «заключенных», «безумец» исподлобья поглядывал на «сборище». Когда патруль покинул скотобойню, мясник убрал маску покорности, и вообразил себя царем
– И как тебе удалось подраться в роли раба! – Рассмеялся мясник над Йомом, – ты сумасшедший дурачок!
– Разве тебе положено говорить с нами?
– Ох, не напоминай мне о моем подчиненном положении – он положил ладонь на тесак, я умею… заставлять извиваться. Этот порывистый танец… Рвущиеся зигзагом конечности – мясник едва не оргазмировал, поминая что-то из прошлого, – раньше я потрошил людишек, а теперь вынужден обхаживать домашний скот да мусор. Когда придет время уборки – я постараюсь выполнить превосходную работу. Ни один след не останется от дерзкой тушки.
Йом, имей малейшую возможность, переломал бы руки этому неотесанному мужлану, но дворянин не примянул воспользоваться моментом,
– Вам не обязательно исполнять приказы…
– Правда… – он глянул как-то жадно на дворянина, – есть способ изменить ваше положение, господин: перепишите на меня поместье и признайтесь в краже. Тогда я отпущу вас, – он вышел, и сразу вернулся, – бумаги. У вас девять минут…
– Это насилие над совестью! Возмутился дворянин, – я не вор!
– Вы цените жизнь? – спросил риторически мясник, разжигая на отчищенном столе газовый фонарь, и приподнес к скамье с дворянином бумаги. Тогда Йом впервые и увидел, откуда выводится печать крови. Мышцы дворянина напряглись, кожа побелела, выпучились вены. Он прерывисто задышал, а на ладони… вырисовывалось очертание герба. Он не глядя проставил печати, и, в усталости, опрокинулся на спину, пока с него снимали цепи. «Мясник еще и глупец» – подумал Йом, «вернуть поместье, переданное по ошибке не составит труда. Суд лишь попортит ему репутацию, от того то он так и печется…»
– И что же я украл? – поинтересовался дворянин, стоя на пороге.
– Любимую игрушку Медварда…
Смеркалось, Йом приглядывался к собратьям по заточению, дабы розыскать хоть какую-нибудь зацепку, способствующую освобождению. «Как и в день моего прибытия на остров», – подумал он, испытывая горечь, разбавляемую тоской. «Безучастные создания. Их дрессируют будто животных, а они – терпеливо сносят унижения, да еще и благодарят за подачки». Преисполненный дурного настроения, Йом пребывал в неком наваждении, грезя о воле наяву. Рожденный свободным, он ощущал всякий раз преграды, как подстегивающий удар хлыста, толкающий его на вилы, лишь бы не быть связанным, не важно, чем – клятвой, братством, браком или привязанностью к ближнему. Излишняя настойчивость общества гнетуще воздействовала на него. Хотя только в нем он ощущал полноту души и жизни, но не был счастлив так, когда, будучи свободным, сам являлся хозяином себе. Йома больше устраивали путешествия с единомышленниками, без ограничений по пространству и контактам с другими. Здесь же, на Утренних островах, иные порядки, иные нравы, и его недовольство всюду расценивали за своеволие, кое являлось тут неизгладимым пороком. Потому и непрекрытая непосредственность и искренность Йома создала немало врагов, готовых вцепиться ему в глотку, либо приноровить, приспособить, перекроить на рабский манер. Это вызывало у него бешенство, и, не важно, говорил ли он с рабами или же исполнял приказания. Монахи, на коих он первоначально возгладал наибольшие надежды, описали его положение «неискоренимой гордыней. Протестом против небесной милости и законов мироздания». И эти воспоминания были куда болезненнее, чем состояние его телесной оболочки, ибо от боли он мог удалиться – она преходяща, а от мыслей и чувств – никогда. Так он и пришел к выводу, что по ним – тяга к жизни соизмерима с преступлением. К чему тогда медитативные тренинги, если проще – удавиться на соломенном ковре?
С потолка капал мазут, плюхаясь около ног. Он падал, опрыскивая кожу и вызывая покраснения. Обувь куда-то стянули, по телу бегали мурашки. У опорной колонны в центре помещения поблескивали полированные рычаги, сулившие свободу, и мясник всякий раз с улыбкой оглядывал заточенных, когда те впивались в запирающий механизм глазами. В углу пара мужчин терлись спинами, утоляя жажду тел, за столешницей женщина слизывала с кости ошметки мяса, обнажая беззубый рот, за ней копошились пары рук, распростертые цепями, точно на распятии. На дырявых носилках восседал проповедник, погруженный в себя, и взывающий подергивающимися губами к неведомым богам.
«Что у него общего с мужеложниками, лысой бабой, подвешенным психопатом и святошей?» – подумал с отвращением Йом, перебирая в голове всевозможные повинности, за кои судьба его посадила в лодку с потенциальными висельниками. И тут, как по хлопку, «почуявший» течение его мыслей, заговорил очнувшийся безумец
– И вот, они сидят вместе, рядом… в клетке… Блаженство!
– Ненормальный… – прошептала женщина, швыряя ему в живот костью.
– Внемлите!
– Сбавь тон, – угрожающе процедил мужчина с краснючими глазами, поднимаясь с нар, а безумец тут же бросил на него взгляд,
– Детей насильника свидетельствуем мы!
Тот, будто обличенный, умолк в шоке.
– Серийный убийца, психопат, воришка, – взгляд его перекочевывал по мере «обозначения» обвинений, предатель (взгляд его задержался на Йоме, вызывая у того прилив крови к лицу), политический преступник, проповедник, и… что? Что у них общего?! – его голос перешел на крик, – Что их объединяет?!
– Замолчи! – мясник ударил его под дых, обливаясь потом, и все в ужаснейшей догадке уставились на него,
– Точно! – вскликнул монах, с выколотым глазом, – мясник! Из Кастормы!
– Верно! – неумолимо изрекал безумец,
Недоставало двоих… описания самого безумца и… Вора… Но дворянина же отпустили? Или…
– Никто из вас не выйдет отсюда живым, – шипяще изрек мясник из Кастормы, приготавливая орудия пыток, – раз я раскрыт, тайну надлежит покрыть неизвестностью…
«Вот чего несет он, – подумал Йом, – они не вписываются в шаблон общества.
