ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо
Несмотря на то, что Шапоклячка умерила свой аппетит после принятия положительного решения по сносу общежития и перестала выдумывать поводы для сбора денег, иногда нам все же приходилось сбрасываться то на замену крана в душевой, то на замену личинки замка в двери, ведущей на этаж. Тем не менее даже она перестала тиранить Наташку и при встрече даже не заикалась о новых поборах.
Конечно же, спустя несколько дней ажиотаж поутих и хватания за руки сменились на обычные мимолетные вопросы о Коле.
– Как там Николай? Звонит?
– Да, все хорошо.
– Ну, передавай привет.
Мы с Мишаней старались держать обещание, данное Николаю, и всячески помогали Наташке – ходили в магазин со списком, составленным ею, забирали из пунктов выдачи подгузники и прочие детские штуки. Странно, но уход Николая как-то сблизил нас. Не только Наташку, Мишаню и меня, но и весь этаж. В нашем общежитии случился тот самый пресловутый праздник общей беды, о котором пел Бутусов.
Но, что удивительно, Самохин – единственный, кто вообще никак не отреагировал на это событие. Он, конечно, человек специфический и, как правило, не реагирует вообще ни на какие события, но даже таким своим поведением он снова преподал мне урок и навел на размышления. Могу ли я оценивать людей по их поступкам? Мне всегда казалось, что да, именно поступки и определяют сущность человека. Но разве я имею право судить о нем по тому, как он отреагировал или не отреагировал на Колин уход? По большому счету, это его вовсе не касается – мало ли таких Коль отправились на войну? Да, Романова он знает лично, но все же… Да и кто знает, что там творится у него в голове? Какие мысли в ней обитают? Об этом мы разговаривали с Мишаней во время очередного похода в магазин по Наташкиному списку.
– А что он должен был сделать? – спросил Мишаня. – Рыдать у его двери? Бросаться на шею? Что?
– Я не знаю, Миш. Просто спросил.
Он ловко извлек сигарету из пачки одной рукой, прикурил и, откашлявшись, снова затянулся.
– На прошлой работе был у нас в цеху фрезеровщик один, Паша Сорокин. Лет сорок ему было, может сорок пять. Мудак мудаком. Вот знаешь, посмотришь на человека и сразу понимаешь, что он мудак. Он когда к нам в цех пришел, сразу всем не понравился. Так глянешь – ничего в нем плохого нет. Здоровается со всеми, вежливый, но вежливый до блевоты. Знаешь таких? «Доброе утро, Михаил! Хорошего дня, Михаил! Всего доброго, Михаил…». Тьфу!
– И из-за этого он мудак?
– Нет, это сопутствующее заболевание. Мудаком его считали, потому что все дела коллектива он игнорировал. Кто-нибудь проставляется, поляну накрывает – его нет. Скинуться нужно, к примеру, на кофе и сахар в бытовку – хренушки.
– Может, он просто не пил кофе?
– Да, не пил, – кивнул Мишаня, – это и бесило. Зайдет в бытовку в конце смены, переоденется, откланяется всем и до свидания. Даже кружки его там не было. В курилке станет в уголке и тянет свою сигаретку. Он еще курил эти… длинные такие, тонкие. Забыл, короче, как называются. В общем, мерзотный тип. Начальство его тоже невзлюбило. Как-то раз заказ горел и нужно было в выходной выйти, так этот Паша своим вежливым голосочком так им расписал все свои права и обязанности по закону, что начальник еще три дня сидел с открытым ртом – осы чуть гнездо не свили. Потом закрыл и больше он его никогда не трогал по таким вопросам. Вот так вот. Список у тебя?
– Да, вот он.
Мишаня затушил сигарету, выбросил ее в урну и открыл дверь магазина, возле которого мы остановились.
– Пойдем, чего встал?
– А к чему ты мне все это рассказал?
– Про Пашу? А затем, что когда со мной эта беда случилась, – Мишаня вынул из кармана культю, – он мне в больничку каждую субботу вот такой пакет всякой жратвы приносил. А остальные один раз только пришли всем коллективом. Вот такой мерзотный Паша.
– О как, – хмыкнул я. – А зачем он это делал?
– Я тоже спросил, а он знаешь что ответил? Так надо. Понимаешь? Так нужно делать, говорит. Это нормально.
– А, вот оно как. Но Самохин-то как раз и не сделал ничего, когда нужно было, разве нет?
– А что случилось? – нахмурился Мишаня.
– В смысле – что? Коля на войне, на секундочку.
– Его убили, что ли? Нет. Вернется наш Колямбус, и всё. Наташке мы помогаем, все у них с Веркой хорошо. Что ты к этому Самохину привязался? Что он должен сделать? К пакету третью ручку прилепить и ходить с нами в магазин? Или приходить ночью и подгузники Верке менять? Фил, если думаешь за других, то и голова болит тоже у других, ты за себя думай – когда сам почувствуешь эту боль, тогда и поймешь, как сделать так, чтобы не вызвать ее у окружающих своими ненужными действиями.
– Да закройте вы дверь! – послышался раздраженный женский окрик из магазина, – кондиционер работает!
– Вот! Видишь? Пока тебе историю рассказывал, забыл о других и успел доставить им неприятностей. Пойдем уже, а то Наташка подумает, что мы ее ограбили.
Наташу и Веру мы с Мишаней перевезли на съемную квартиру в конце мая. Романовы стали первыми, кто покинул общежитие еще до официального переселения. Квартиру Наташа выбрала неподалеку, поэтому мы справились за полдня. На одном из собраний Шаповалова сказала, что всем остальным лучше будет последовать примеру Романовых и заблаговременно освободить комнаты, оставив ей дубликаты ключей, потому что перед выселением общежитие посетит еще одна комиссия для того, чтобы убедиться в том, что здесь никого не осталось и здание готово к сносу.
Вскоре за Романовыми последовали и Коротковы. Кто-то из их знакомых предложил паре пожить у них, пока не решатся все юридические вопросы. Я вызвался помочь перенести вещи из комнаты в грузовую машину, а заодно заглянул в их комнату. Несмотря на мои ожидания, она оказалась ничем не примечательным жилищем, в котором не было ни розовых пони, ни радуги во всю стену. Коротковы жили скромно и даже по-спартански: небольшой раскладной диван, шкаф, стол и три складных стула. Выделялся лишь цветастый
