ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо
Вечер я провел в своей комнате. Несколько раз порывался зайти к Романовым, но каждый раз не мог внятно объяснить себе – зачем? Я думал о том, что мой сосед и почти друг завтра уходит на войну, с которой может и не вернуться, а я вместо того, чтобы быть с ним рядом, сижу за стенкой в своей норе. С другой стороны, зачем я ему там нужен? В такие моменты, наверное, приходит осознание истинной важности близких людей. И очевидно, что Коле оно тоже пришло – последний вечер он проводил с теми, кто ему действительно дорог и важен. Разве имею я право совать свой нос в этот кружок родных людей?
Около одиннадцати я все же выбрался из комнаты и постучался в дверь Мишани, но никто не открыл, а в комнате не было света. Я вернулся к себе и лег спать. За стеной было непривычно тихо, лишь иногда слышался голос Коли, бросающего какие-то короткие фразы, да Верка что-то бормотала на своем детском языке. Иногда слышались глухие всхлипы – это плакала Наташка. Там, за стеной, рушился маленький мирок, и никогда еще он так не сопротивлялся своему разрушению.
Я проснулся около семи утра без будильника, умылся, выпил кофе и стал прислушиваться к происходящему за стеной. Судя по стукам, шорохам и звукам падения чего-то на пол, Коля собирался. Когда его дверь открылась, я выскочил в коридор.
– О, здоров, Фил! – улыбнулся Романов так, будто бы встретился со мной по пути на работу. Он был, как и раньше, весел и уверен в себе.
Следом за ним из комнаты вышла и Наташа, держа Верку за руку.
– Ты как добираться будешь? – спросил я.
– На автобусе. Сначала до Ростова, потом пересадка и еще один рейс туда, куда мне нужно. Решил шикануть сегодня, на такси поеду до автовокзала, – рассмеялся Коля. – Давай спустимся, на улице постоим. Мишаню не видел?
– Нет.
– Ну ничего, подождем. Я еще не вызвал машину.
Мы спустились вниз и расположились на скамейке во дворе. Коля надел на себя все самые старые и потрепанные вещи, которые только смог отыскать – куртку с протертой дырой на локте, футболку с застиранным до неузнаваемости принтом на груди, джинсы с отверстием на колене и кроссовки с пятнами то ли шпаклевки, то ли белой краски. За спиной висел туристический рюкзак, в котором Коля носил на работу термос с чаем и бутерброды.
– Ну не нравятся мне галстуки и белые рубашки, – заметив мой взгляд, усмехнулся он, – а там все равно переоденут.
– Ты телефон берешь с собой?
– Да, взял на всякий случай старый кнопочный. Все номера стер, оставил только Наташкин, так что связь через нее. Нас же, наверное, не сразу туда отправят, так что пару недель еще буду на связи.
– Ты только почаще звони, хорошо? – Наташа взяла мужа за руку и прижалась к его плечу щекой.
– Хорошо, хорошо, – кивнул Коля и поцеловал ее в макушку, – буду звонить и бегать, чтобы враги меня не запеленговали и ракетой по голове не попали, – он опустился на корточки и поправил шапочку на голове дочки, – а то придет папка домой, а у него ракета в голове. Как же я тогда в дверь войду? Придется тогда на улице ночевать и шапку специальную заказывать, вот такую!
Коля раскинул руки в стороны, демонстрируя размер шапки, и скорчил смешную рожицу. Верка рассмеялась и принялась что-то неразборчиво лопотать, размахивая руками и пытаясь копировать выражение лица папы.
– Ты ж моя дочка… – растрогался Коля и прижал ее к себе.
Дверь подъезда открылась, и по ступенькам спустилась Шапоклячка. Заметив нас, она на секунду остановилась и замерла, как всегда делала, встретив кого-то из соседей. Возможно, что в ее голове за это время загружалась экселевская табличка с фамилиями жильцов, взносами и неоплаченными суммами.
– Доброе утро, Надежда Ивановна! – первой поприветствовал ее Романов.
– Так, Николай… да, доброе утро, – таблица все еще прогружалась. – Ага…
– У нас все оплачено, Надежда Ивановна, – ускорил процесс Романов.
– А по документам? Вы все предоставили, что я просила?
– Вроде бы да, но если что-то понадобится, то обращайтесь, пожалуйста, к Наташе. Она, кстати, съедет дней через десять.
– Хорошо, – Шаповалова, потеряв к нам интерес, сделала пару шагов, а затем снова остановилась. – А что случилось? Я имею в виду – почему она съедет? А ты?
– А я поеду пока врагов наших постреляю и вернусь.
– Каких врагов?
– Ну какие у нас враги, Надежда Ивановна? Вы телевизор не смотрите, что ли?
Шаповалова явно чувствовала издевку в словах Николая, но что-то останавливало ее от резкого ответа. Она медленно подошла к нам и внимательно вгляделась в лицо Романова.
– Николай, ты в добровольцы, что ли, записался?
– Ага. Сказали, что общественность требует побед, а без меня никак их обеспечить не получится.
Еще несколько секунд Шаповалова молча смотрела на Колю, а затем вдруг так же молча шагнула к нему и крепко обняла. Опешивший Романов попытался избежать внезапных объятий, но все же смирился и стойко выдержал это испытание.
Оторвавшись от него, Шаповалова зачем-то поправила воротник на его куртке и, заглянув в глаза, тихо произнесла:
– Береги себя, Коля. Тебя здесь ждут.
В этот момент я снова испытал то самое чувство обыденности, которое не давало мне покоя вчера вечером. Почему-то теперь такая трогательная, но абсурдная сцена – объятия образцовых идейных врагов – показалась мне вполне нормальной и уместной.
– Хорошо, Надежда Ивановна. Спасибо, – смущенно произнес Коля и опустил глаза.
– С Богом, – почти шепнула Шаповалова. – Только со щитом, Коля, только со щитом, – она погладила Колю по плечу и, не оборачиваясь, зашагала в сторону остановки, но чуть медленнее, чем обычно.
Мы молча смотрели ей вслед. Конечно, на языке вертелись всякие шуточки-прибауточки, но все понимали, что вот именно сейчас они крайне неуместны. Да и не смешны по большому счету.
