Звезды, пламя и сталь - Игорь Викторович Лопарев
К экзекуции пока не приступал, видимо ожидая команды.
Со стула поднялся наш взводный, капитан Зервас, и махнул рукой с зажатым ней белым платком.
Профос кивнул, и через секунду на спину Горба обрушился первый удар. Плеть, врезалась в плоть жертвы с противным чавкающим звуком. Тишину разорвал безумный крик, и на бетонные плиты брызнула кровь.
В общем-то, поркой меня не удивить. В нашем приюте и это практиковалось. Хорошо хоть не плетьми, а просто ремнём. Но глядя на то, что сделал со спиной казнимого всего один удар, я понял, что до конца порки он не доживёт.
Я не кровожаден, а потому смотреть на то, как этого дебила забьют насмерть плетьми у меня не было никакого желания. Да и лень было дальше напрягаться, пытаясь как-то выглянуть из-за широкой спины Гвидо. Мне хватало уже того, что я слышал.
Звуки ударов сначала сопровождались криками. Но после шестого удара криков уже слышно не было. Только мокрые шлепки и хеканье профоса, которым он сопровождал каждый удар. Где-то после пятнадцатого или шестнадцатого удара наступила гнетущая тишина.
— Готов, — прозвучал голос профоса. И читалась в этом голосе и брезгливая жалость, и удовлетворение от хорошо сделанной работы.
Я таки попробовал опять выглянуть из-за плеча Гвидо. Между столбами висело измочаленное тело. Да, с этим всё. Как выразился профос — готов.
А ассистенты уже отстегнули мертвеца, и деловито поволокли его прочь. Осталась только кровавая лужа между блестящими сталью столбиками.
На этом, собственно, всё и закончилось. Господа офицеры поднялись и спустились с помоста вниз. Полковник, продолжая плеваться, что-то прорычал своим подчинённым, и направился к огромному матово-чёрному КШК1.
При его приближении шлюз боевой машины распахнулся. И, как только командир погрузился внутрь, катер взревел мощными движками и оторвался от земли. Заложил элегантный вираж и меньше, чем через минуту растаял в пустынном мареве далеко за пределами лагеря.
Строй распался, как только ротный дал команду разойтись.
Офицеры ещё поговорили в своём кругу минут пять и тоже отправились по своим офицерским делам. Возле нас остались только сержанты. А вот эти никуда уходить не собирались…
— Отделение, в одну шеренгу… Стройсь! — скомандовал Брукс и мы уже привычно заняли в строю свои места, — Смирр-на!
Сержант медленно прошёлся вдоль строя, вглядываясь в наши лица. Мы все, как один, стояли устремив бездумные глаза в пространство. Каждому было, о чём подумать. И встречаться взглядами с сержантом ни у кого желания не возникло.
— Запомните сегодняшний день, — наконец сказал Брукс, — этот дебил заплатил жизнью за свою глупость и гонор. Он пренебрёг уставом, посчитав себя выше него. И теперь его тело просто зароют в красный песок на лагерном кладбище. Вот он был — и вот его нет…
Сержант сделал паузу, подбирая слова. Но пауза эта надолго не затянулась:
— И если среди вас найдутся другие идиоты, которые попробуют подставить своего, то и для них на кладбище место найдётся… Вопросы?
Само собой, вопросов не было. Преподанный урок был усвоен всеми накрепко…
А на следующий день наша жизнь в который раз изменилась. И опять не в лучшую сторону.
Из-за недавнего ЧП руководство решило ещё крепче затянуть гайки. Для нас это вылилось в то, что нагрузка была заметно увеличена.
В расписание занятий добавили ещё несколько часов по тактике малых групп. За счёт нашего свободного времени. Так что теперь мы просыпались, занимались, и засыпали. Ну, с перерывами на пожрать, конечно.
Взялись за нас со знанием дела. В основном, отрабатывалось взаимодействие. Изучили все роли, которые должны выполнять члены малой тактической группы.
Каждый из нас побывал и разведчиком головного дозора, и тылового… И даже парамедиком теперь мог быть каждый. Отрабатывали и порядок движения на местности, с учётом особенностей рельефа. Прикрывали друг друга огнём масс-ганов…
В общем, уставали так, что к вечеру уже не все помнили, как их зовут…
А меня Брукс почти всегда ставил командиром группы. Не сказать, чтобы это мне нравилось. Всю жизнь отвечал только за себя, а тут на тебе…
Я даже стал за собой замечать, что вообще все события стал оценивать не со своей точки зрения. Теперь я бессознательно прикидывал, какую пользу или вред они могут принести группе.
Но командным духом народ проникался не сразу, не сразу…
Крот, например, из-за своего дремучего индивидуализма, пару раз становился виновником провала миссий своей группы. Сначала Вышински посадил его в карцер на сутки. А когда это повторилось, Крот отправился под арест уже на трое суток. И вот после этого он перестал строить из себя не пойми кого, и стал работать наравне со всеми. И таки вписался в коллектив.
Как мне рассказал Гвидо, Крот был родом с какой-то захолустной аграрной планеты. И это своё хуторское жлобство он впитал с молоком матери.
Но тут, как я понял, и не таких обламывали. И из него человек получится. Если он, конечно, себе двадцать плетей сдуру раньше не схлопочет. Ведь после этого одна дорога — на здешнее кладбище, прячущееся среди красных барханов…
Мой авторитет среди курсантов нашего взвода, кстати, заметно вырос — и это меня здорово удивило.
Я не пытался запугать кого-либо, нет. Но все помнили о том, как я неоднократно разделывался с Горбом, ныне покойным, да… И наверное поэтому, когда меня ставили старшим на очередных тактических занятиях, никто не пытался оспаривать мои решения или заниматься их саботажем.
Но это было не единственное, что было причиной этого уважения. Я был тем, кто не дал слабины под прессингом Брукса. Я был тем, кто не сломался от взысканий и сержантских «сюрпризов». И я был тем, кто, не смотря на все испытания, остался самим собой — Лёхой «Ржавым». И у меня всегда находилось, чем ответить, если кто желал вступить со мной в конфликт. На моём счету к этому моменту, кстати, было уже три победы в октагоне.
Мне кажется, что я стал негласным полюсом стабильности в этом дурдоме, где все стремились просто выжить. Со мной начали советоваться, обращаться ко мне за помощью…
Следует отметить, что для меня это было дико непривычно. Всю свою жизнь я прожил, как одиночка, который отвечает только за себя и защищает только свои интересы.
И Брукс это видел. Его холодные, оценивающие глаза сканировали нас, наши лица, наши реакции, наши поступки. Он фиксировал каждую деталь.
Он не хвалил. И меня на капральскую должность не продвигал. Просто нагружал
