Звезды, пламя и сталь - Игорь Викторович Лопарев
И мы пошли по плацу, печатая шаг, вслед кислой парочке, волокущей на плечах своего вожака.
1 Должностное лицо, отвечающее за надзор за арестантами и за исполнение телесных наказаний.
Глава 7
Я так понял, что профос пока определил Горба в карцер. И там этот баран будет ожидать экзекуции, которая назначена на завтрашнее утро.
Нас же отправили в казарму чистить оружие. После чего был ужин, где я опять ел, как не в себя. Радовало то, что товарищи к моему аппетиту уже привыкли. А сегодня даже подшучивать надо мною не пытались. Возможно шутка о моём солитёре у них уже в зубах навязла. А может быть просто не оставалось сил зубоскалить. Умотались мы сегодня знатно.
Как до отбоя дожил — не помню. Помню только, с каким наслаждением вытянулся на кровати и провалился в сон…
Утро было не добрым — это факт. Когда в мою рассветную дрёму грубо вторгся голос дневального, я открыл глаза. И понял, что даже это движение далось мне с трудом. Прислушавшись к себе я ощутил, что у меня болит буквально всё. Ну, может быть, кроме зубов. Это сказывались вчерашние побегушки, поскакушки и падение со склона холма.
Регенерация залечила все серьёзные внутренние травмы, зарастила трещины в костях. Но моя тушка вся была покрыта гематомами. Они уже пожелтели, но были всё ещё очень хорошо видны.
Восстановить всё и сразу я пока способен не был. Эх…
А вставать-то надо, однако. Сделав над собой усилие, я сел на кровати. Сморщился от боли. И встал во весь рост. Да!
Как только начал двигаться, так стало и как-то полегче. Нет, боль никуда не делась. Но тело потихоньку разминалось и она незаметно ушла на второй план.
А с другой стороны, очевидные синяки будут привлекать внимание. И никому не придёт в голову спросить, а почему этот парень после такого падения ничего себе не сломал? И хорошо. Чем меньше неудобных вопросов, тем лучше.
Время не ждёт, а потому пошёл я совершать утренние ритуалы. Умываться, приводить себя в порядок, ну и всё такое…
А через полтора часа мы в полном составе стояли на плацу. Повзводно и поротно. Вдоль строя ходили сержанты, и чем-то они походили на голодных ротвейлеров.
Ну да, сегодня у нас первая публичная экзекуция. И никто в стою не шептался, не вертелся… Все думали о своём. Молились каким угодно богам, лишь бы не оказаться когда-нибудь на месте Горба. Ведь всем было ясно, что сейчас с него шкуру будут спускать. Буквально…
На некотором удалении от строя стояли два стальных столбика. Сейчас с них свисали широкие кожаные ремни. По одному ремню на каждом столбе. Столбики стояли тут всегда. И внимания я на них не обращал. А сейчас вдруг понял, зачем их тут поставили…
Прозвучала команда «Смирно». Курсанты вытянулись, и застыли, задрав подбородки вверх.
И перед нами появилось чудо чудное. Это я к тому, что сегодня своим присутствием нас почтил сам командир части. Сержанты говорили, что далеко не каждому заезду курсантов везло его лицезреть. Хотя как по мне, так удовольствие это весьма сомнительное.
Здоровенный, под два метра, мужик с лицом серийного убийцы. Глаза, как две амбразуры. И по крайней мере три шрама я на его морде разглядел.
Это я издалека смотрел. До него от меня метров, наверное, семьдесят. А если ближе подойти, то, наверное ещё какие детали его облика можно было разглядеть…
Стоит полковник и смотрит исподлобья. Вокруг него все офицеры наши вьются. А он стоит, что-то рычит неразборчиво и ежеминутно на плац сплёвывает.
А вот плац — это святое место, как говорил наш Брукс. И плевать на плац — нехорошо. Хотя, он тут главный. И пусть кто-нибудь посмеет ему что сказать. Я бы, например, на такое не отважился. Даже за деньги. И даже за большие деньги. Уж очень угрожающе выглядел полковник Ляйхенштапель…
Тут раздалась барабанная дробь! Я начал шарить глазами в поисках барабанщиков. Передо мной стоял Гвидо, он же Бык. И из-за его широченных плеч мне было мало что видно. Но в конце концов я догадался, что звук идёт из колонок. Тут для нас целое шоу приготовили. Кровавое.
Я оглядел курсантов. И отметил про себя, что многие тянут шеи, чтобы разглядеть, что происходит. И что будет происходить. Барабанная дробь стала немного тише.
Полковник встал перед строем и начал свою речь:
— Солдаты! Да, я обращаюсь к вам не как к курсантам, а как к солдатам, — мне его голос напомнил лязг сочленений ходовых опор тяжёлых шагающих танков, — сейчас вы увидите, что бывает с теми, кто по глупости или злому умыслу мешает выполнению боевой задачи. И зарубите себе на носу — так будет с каждым!
Сказав это, он снова сплюнул себе под ноги и кивнул кому-то, зло буркнув:
— Начинайте.
Он не ушел, а поднялся на небольшой помост, где стоял с десяток пластиковых кресел.
— Ага, — подумал я, — это тут такая вип-ложа.
Господа офицеры тоже потянулись туда. Расселись… И ротный наш там присутствовал. Он со своим стеком по-прежнему не расставался. Пижон.
Тем временем барабанная дробь становилась всё громче. Услышав шаги, я выглянул из-за плеча Гвидо. К тем самым столбикам понуро брёл Горб, одетый в жёлтую робу арестанта. А чтобы он не заблудился, или не свернул куда не туда — его сопровождали солдаты комендантского взвода. По одному с каждой стороны.
Лицо преступника кривилось в плаксивой гримасе, да и сам он ссутулился, словно старик. Сейчас его погоняло выглядело особо для него подходящим.
Горб шаркал ногами по бетонным плитам, словно у него не было сил их поднять чуть выше. В глазах — ужас и обречённость…
Его подвели к столбикам и застегнули на его запястьях те самые ремни, что крепились к этим самым столбикам. Потом один из ассистентов профоса нажал что-то на маленьком пульте, что держал в руке. И ремни тут же натянулись, заставив Горба даже чуть приподняться на цыпочках. Теперь он был растянут между столбами и при всём своё желании уже не мог уворачиваться от ударов.
Второй ассистент сорвал с него робу, обнажив тело по пояс.
Барабанная дробь стала ещё громче. Ассистенты разошлись в стороны и профос, играя плетёным бичом вышел на позицию и обернулся к помосту,
