СФСР - Алексей Небоходов
Она поняла, что проще позволить ему это, перестать бороться, просто исчезнуть в бездне собственного сознания, спрятавшись от унижения в глубине своего существа. Мир потерял для неё смысл, границы добра и зла растворились, оставив её одну перед лицом безжалостного закона, превратившего людей в вещи, а человеческое достоинство – в пустой звук.
Оставалось только ждать, смириться, отдаться течению, в котором она больше не была хозяйкой собственной судьбы, а лишь безвольной тенью, чей голос уже никто никогда не услышит.
Белозёров торопливо сбрасывал с себя одежду, словно желая быстрее избавиться от внешней оболочки, которая сдерживала его настоящую, животную сущность. Его движения были грубыми и неуклюжими, как у человека, потерявшего остатки самоконтроля. Ткань рубашки и брюк с глухим шорохом упала на пол, превращаясь в бесформенную груду вещей, уже лишённых прежнего значения.
Он шагнул к Ксении, и она почувствовала приближение его тяжёлого тела, покрытого липким, неприятным потом, от которого в комнате стало душно и невыносимо. Его дыхание было частым, неровным, горячим, оно обжигало её кожу и оставляло на ней влажный, липкий след унижения и отвращения. Запах его тела казался ей чуждым и чужим – тяжёлым, удушающим, заставляющим каждую клетку её тела съёживаться от бессилия и брезгливости.
Белозёров схватил её за руку, и этот жест был одновременно властным и небрежным, словно он брал в руки давно принадлежавший ему предмет. Он потащил её к кровати, не обращая внимания на её тихие протесты и беззвучный плач, который больше не мог изменить ничего. Матрас прогнулся под их тяжестью, издав слабый, жалобный скрип, словно комната пыталась сопротивляться происходящему, но также была обречена.
Его тело прижалось к ней – тяжёлое, горячее, влажное, вызывающее у неё внутреннее содрогание и острое желание исчезнуть, раствориться, стать чем угодно, лишь бы не чувствовать этот отвратительный контакт. Его дыхание, тяжёлое и хриплое, обволакивало её, заполняя собой всё пространство, вдавливая её глубже в кровать, делая невозможным побег от реальности, от этой сцены, в которой она больше не играла никакой роли, кроме безвольной марионетки.
Ксения закрыла глаза, стараясь уйти от происходящего куда—то глубоко в себя, в место, где нет унижения и отвращения, где память стирает всё произошедшее и возвращает её в мир, полный света и достоинства. Но реальность не отпускала её. Она была здесь, под этим чужим, тяжёлым телом, которое бесцеремонно прижимало её к матрасу и подчиняло себе.
Белозёров шептал что—то бессвязное и бессмысленное, и его голос был хриплым и настойчивым, будто он обращался к неодушевлённому предмету, с которым не требовалось разговаривать осмысленно. Слова теряли значение, растворяясь в удушливом воздухе комнаты, оставляя после себя только липкий, тягучий осадок мерзости и безысходности.
Она чувствовала, как его тело нависает над ней, как он тяжело и неуклюже движется, пытаясь найти нужное положение, и каждый его жест, каждое движение причиняло ей мучительную внутреннюю боль, лишённую физических границ, но пронизывающую её насквозь, оставляющую внутри пустоту и холод.
Кожа Белозёрова была влажной, неприятной на ощупь, и прикосновение к ней вызывало у неё ощущение безграничного отвращения, словно её собственная кожа пыталась отделиться и убежать, покинуть тело, лишь бы не касаться этого чуждого, ненавистного существа. Она сжалась, стараясь уменьшиться, стать незаметной, но от этого становилось только хуже.
И вот он вошёл в неё – резко, грубо, не давая времени приготовиться, и весь мир вокруг окончательно рухнул в бездну беспомощности и унижения. Сознание Ксении дрогнуло и замерло, застыв в одной точке абсолютного отчаяния, в которой не осталось ничего, кроме острой боли и удушающего стыда.
Его движения были ритмичными, тяжёлыми и бесчувственными, словно он был частью механизма, давно лишённого человеческих эмоций и способности чувствовать. Каждый его толчок отзывался внутри неё глубоким, тёмным эхом, напоминая ей о том, что теперь она не принадлежит сама себе, что её тело стало всего лишь вещью, лишённой права сопротивляться или отказываться.
Ксения продолжала лежать неподвижно, позволяя происходящему случиться, зная, что больше ничего не изменит, и единственное, что она могла сделать – это терпеть, ждать конца этого кошмара, который когда—нибудь обязательно завершится, оставив после себя только пустоту и слёзы, которые уже не имели никакого значения.
Наконец, тело Белозёрова напряглось, застыло, и из его груди вырвался тяжёлый, почти животный стон, освобождающий его от внутреннего напряжения и завершающий этот унизительный акт. В комнате снова повисла тишина – глухая, удушливая и абсолютно пустая, словно после этого в ней уже не осталось ничего живого.
Он медленно поднялся, тяжело дыша и не глядя на неё, словно она уже не имела никакого значения, и спокойно начал одеваться, оставляя Ксению лежать на кровати, полностью раздавленную и сломленную. Слёзы продолжали течь тихо и без остановки, напоминая ей о том, что теперь её жизнь разделилась на до и после, и прежнего мира больше не существует.
Белозёров молча застёгивал пуговицы рубашки, словно возвращаясь в привычную жизнь, из которой только что вышел, чтобы совершить поступок, не оставивший в нём ни следа вины. Он снова стал тем самым чиновником – холодным, равнодушным, с пустотой внутри глубже ночного мрака за окном.
Поправив воротник, Николай бросил на Ксению презрительный взгляд. Она съёживалась на кровати, и он едва заметно поморщился, будто её присутствие начало его раздражать.
– Собирай свои вещи, – произнёс он резко и буднично, с той же лёгкостью, с какой отдают приказ подчинённому. – Эта квартира тебе больше не нужна. Теперь ты будешь жить у меня и служить мне. Поняла?
Ксения вздрогнула от его голоса, будто вернувшись в реальность, из которой тщетно пыталась сбежать. Грудь сжала новая волна боли и унижения. Рыдания, которые она сдерживала, вырвались наружу – громче, надрывнее, заполнив комнату тяжёлым воздухом страха и беспомощности.
Она покорно поднялась, чувствуя, как подкашиваются ноги и тело отказывается слушаться. Слёзы безостановочно катились по щекам, падали на руки, на одежду, на вещи, которые она бездумно клала в сумку. Каждый предмет казался чужим и бесполезным, будто принадлежал другому человеку, чья жизнь осталась в прошлом и уже не вернётся.
Пальцы дрожали, хватая одежду и предметы в беспорядке. Она запихивала их в сумку, сопровождая каждое движение беззвучным плачем, прерываемым судорожными всхлипами. В комнате стало тесно от её отчаяния, от слёз, насыщавших воздух болью и отчуждённостью.
Николай стоял неподвижно и спокойно наблюдал, не произнося ни слова. Его взгляд был холоден, как у человека, смотрящего не на женщину, а на механизм. Это равнодушие только усиливало её рыдания, заставляя дрожать сильнее, углубляя боль.
Собрав вещи, Ксения застегнула сумку
