СФСР - Алексей Небоходов

Аркадий сочувственно похлопал его по плечу и с грустью пошутил:

– Похоже, придётся срочно просить у жены письменное разрешение на воспитание собственного ребёнка.

Михаил беспомощно покачал головой:

– Скоро и думать будем только с одобрения женской комиссии. Раньше казалось временным, теперь похоже, навсегда.

Вечером Аркадий встретился с близкими друзьями – такими же, как он, сохранившими способность критически мыслить. Они собрались в квартире, вдали от посторонних глаз, осторожно обсуждая новый порядок.

– Не поверите, – с горькой усмешкой сказал Дмитрий, – вчера видел парня, который просил у девушки разрешения поправить собственный галстук!

– А меня чуть не отправили в комиссию за слишком задумчивый взгляд в окне автобуса, – добавил Александр. – Сказали, это скрытое мужское недовольство.

Все грустно улыбнулись, осознавая, насколько нелепым стал окружающий мир.

– Страшно даже не то, что происходит, – тихо сказал Аркадий, – а то, как быстро это стало нормой. Люди уже почти привыкли. Скоро никто не вспомнит, как было раньше.

Полина серьёзно кивнула:

– Ты прав, Аркаша. Люди охотно теряют достоинство, становясь карикатурами на самих себя. Мне даже жутко думать, какое поколение вырастет после такого воспитания.

Друзья замолчали. Аркадий понял, насколько важно сохранять эти встречи – маленькие островки нормальности посреди океана абсурда.

Он стоял посреди Первопрестольска, города, который снова праздновал очередную революцию. Вокруг бурлила толпа, приветствуя наступление новой эры – теперь «абсолютно справедливой», как объявляли с экранов и балконов. Женщины размахивали цветастыми флагами с нелепыми символами, словно новая диктатура превратила город в грандиозный костюмированный бал. Из динамиков звучал голос Алины Красниковой, с таким же вдохновением, с каким она недавно воспевала прежнюю власть.

«Историческая справедливость восторжествовала! Отныне ни одна женщина больше не пострадает от гнёта патриархата!» – провозглашала она, улыбаясь так натянуто, будто кто—то неумело щекотал её за кадром пером.

Неподалёку группа женщин торжественно вела на цепях унылых мужчин в рваных костюмах, украшенных табличками: «Я был плохим мальчиком». Мужчины обречённо молчали, публика восторженно фотографировала и аплодировала действу.

Аркадий вздохнул, чувствуя, как грудь сжимает отчаяние. Но даже это отчаяние казалось уже смешным. Всё происходящее напоминало причудливый карнавал абсурда, где любая попытка найти здравый смысл была заранее обречена.

Возле угла здания внезапно послышались громкие крики и аплодисменты. Молодая женщина в строгом костюме, с ледяным выражением лица, прямо на улице объясняла двум растерянным мужчинам, что отныне у них отнимается право голосовать, работать и вообще, как она выразилась, «делать вид, будто вы что—то понимаете». Мужчины молча переглянулись и покорно подписали документы, не пытаясь спорить. Толпа радостно выкрикивала: «Так и надо! Наконец—то дожили!».

Аркадий отвернулся, чувствуя, как внутри завязывается очередной узел. Он ощущал себя нелепым героем бездарного комикса, который по необъяснимым причинам попадает из одной абсурдной истории в другую.

В голове мелькнула странная мысль: а вдруг вся история страны – это бесконечный сериал, который смотрят инопланетные продюсеры, наслаждаясь сюжетными поворотами? Может, эти люди вокруг – просто персонажи, которым автор—садист регулярно устраивает новые испытания, а потом наблюдает, как они неизбежно проваливаются?

Аркадий глухо рассмеялся. Он больше не мог это терпеть – не только потому, что его моральные принципы снова грубо попирали. Смотреть на бесконечное колесо абсурда было настолько утомительно, что хотелось хоть раз стать тем, кто сунет палку в спицы.

Он остановился перед огромным экраном на площади, где снова появилась улыбающаяся Ксения. Внимательно глядя в камеру, она громко и отчётливо говорила:

– Мужчины! Не бойтесь новой жизни! Мы обеспечим вам комфорт и уют. Теперь вам не нужно думать и принимать решения, за вас это сделают любящие жёны и матери!

Толпа радостно захохотала, женщины аплодировали, а кто—то из мужчин робко благодарил, словно получал награду, а не приговор к пожизненному домашнему аресту.

Аркадий решительно направился домой, ощущая, что его терпение иссякло. Комичным и абсурдным было то, что теперь ему самому предстояло стать революционером против революции, оппозиционером против оппозиции. Он понимал, как нелепо будет выглядеть этот протест, но выбора уже не было.

Глава 21

Аркадий медленно и торжественно устанавливал камеру, будто готовясь не к обычной съёмке, а к историческому событию вселенского масштаба. Тонкие пальцы поправляли угол наклона, проверяли фокус и регулировали экспозицию, из—за которой лицо на экране становилось то болезненно—жёлтым, то мертвенно—белым. Он морщился, раздражался и вздыхал столь театрально, что со стороны казалось: мир рухнет от одного неверного движения его пальцев.

– Свет сбоку, Полина, – сказал он напряжённо, с уверенностью режиссёра—любителя, взглядом указывая на лампу.

Полина кивнула, подошла к штативу и, стараясь быть осторожной, случайно задела его локтем. Лампа качнулась, будто задумалась о последствиях, и с печальным звоном разбилась о пол. Девушка в ужасе замерла, широко распахнув глаза, и тут же начала жестикулировать, словно это могло исправить случившееся.

– Аркаша, я не хотела, честно! Это она сама! Видимо, лампы тоже устали от происходящего, – выпалила Полина с мультяшной драматичностью.

Аркадий посмотрел на неё с невозмутимостью философа, давно привыкшего, что вселенная явно против любых его попыток улучшить реальность.

– Спасибо, любимая. Это подчеркнёт мою трагическую решимость, – произнёс он с улыбкой, больше похожей на гримасу отчаяния, и присел, собирая осколки.

Через несколько минут с трудом удалось восстановить свет и камеру. Аркадий снова принял торжественно—печальное выражение и откашлялся. Полина стояла неподалёку с тревожной уверенностью: больше она ничего не уронит, хотя бы потому, что уронить уже было нечего.

– Снимаем, – тихо выдохнул Аркадий, нажимая кнопку записи.

На мгновение он замер перед камерой, будто вглядываясь в бескрайний океан, затем уверенно заговорил:

– Добрый вечер, сограждане! Надеюсь, к моменту выхода этого видео вы не утратили веру в здравый смысл – хотя бы ради разнообразия. С вами Аркадий Ладогин, и сегодня я совершаю акт невиданной смелости: говорю вслух то, о чём вы, вероятно, уже подумали, но благоразумно промолчали.

Он замолчал, выдерживая паузу, и продолжил с улыбкой, в которой сочетались усталость и горькая ирония:

– Мы прекрасно умеем удивлять мир. За последние годы наша страна перепробовала почти все разновидности тоталитаризма. И вот очередной исторический момент: мы снова совершили переворот абсурда, поменяв местами жертву и мучителя. Самое парадоксальное – никто даже не заметил разницы.

Он замолчал на мгновение, позволяя зрителям осознать услышанное. Глаза его блеснули, голос зазвучал решительнее:

– Недавно у нас был «Домострой», и мы с удивлением обнаружили, что это плохо. Теперь у нас «Женоустрой», и мы скоро убедимся, что это ничуть не лучше. Абсурд и насилие никуда не исчезли – они просто сменили форму. Мужчины теперь молча подчиняются, женщины громко командуют, а люди… Люди