По ту сторону огня - Ева Вишнева
Горгулья усмехнулась: ветер, этот любитель подслушивать, частенько врет, сплетает истории из оборванных фраз и брошенных слов. Но у самой слух уже не тот, поэтому приходится принимать на веру все эти сказки с примесью правды и всю эту правду с изрядной долей вымысла. Впрочем, горгулья не сомневается, что завтра кто-нибудь из проходящих по мосту скажет своему спутнику: «А вы видели, на аллее, на ветке одного дерева появилась лента. Что бы это могло значить?» Спутник ответит: «Кто-нибудь из влюбленных повесил. Их хлебом не корми – дай вырезать сердечки на стволах или что-нибудь куда-нибудь прицепить».
Проходивший мимо художник восхитился белым кусочком ткани, трепещущим на осеннем ветру, и черной, корявой веткой, которая давно лишилась листьев. Искавшего вдохновения поэта поразило сочетание светлой хрупкости ленты и темной незыблемости дерева. Один изобразил увиденное на картине, другой воспел. И в салонах сочли, что нынче модно вешать белые ленты на деревья.
Той зимой деревья радовались тому, что люди греют их нижние ветви, вешая на них тканевые лоскутки (теплые, пропитанные добрыми пожеланиями и мыслями, они помогали пережить зиму, выдавшуюся на редкость холодной).
В ту весну деревья цвели так, словно мечтали подарить по цветку каждой женщине в городе. А тем летом…
Тем летом они видели, как мужчины собирались на войну, а женщины плакали, прощаясь с ними.
В глазах Розы не было слез.
«Поцелуй меня на прощание, – попросил муж. И шепотом добавил: – Так, как целовала его».
«Я его никогда не целовала. Разве что в щеку. Поцеловать тебя в щеку?»
«Куда захочешь».
Роза прикоснулась губами к гладко выбритой, ухоженной коже.
«Еще раз?»
«Хватит. Давай лучше я тебя поцелую».
«Целуй. Куда захочешь».
С фронта он слал письма, но однажды перестал, и список погибших пополнился еще одним именем.
Через несколько лет после войны к Розе, которая все еще каждый вечер играла на фортепиано и в любую погоду отворяла окна, пришел человек. От него пахло цветами, далеким ветром и пылью чужих городов.
«Здравствуй, Роза», – сказал Сван.
Она усадила его за стол, налила чаю и стала слушать истории о нездешних землях. Когда вечер сгустил тени и кокетка-столица зажгла фонари, Сван взял руку Розы и прижал к своей груди.
«Много времени прошло, а я все так же люблю тебя. Я мечтал о встрече, замерзая на севере и сгорая на юге. Я слышал твой голос, когда работал в шахтах и на стройках; тобой пах ветер, которому я подставлял лицо на китобойном судне. Все, что я делал, было ради тебя. Теперь я богат, Роза. Все, что захочешь: драгоценности и шелка, новый дом с новым фортепиано – все дам, все куплю. Сними свой траурный наряд, будь моей женой».
Под ладонью Розы билось его сердце. Она подняла руку и начала изучать лицо Свана кончиками пальцев.
«Оно стало таким гладким…»
«Теперь я могу позволить себе бриться самой лучшей бритвой, – засмеялся Сван. – Совсем не то что раньше, правда? Впрочем, если захочешь, отращу бородку».
«Ты был на войне?»
«Нет. Я работал в то время на севере».
Роза убрала руку.
«Помнишь, я однажды сказала, что мне нравятся гладкие стебли и колючие лица. Когда я целовала мужа, провожая его на войну, то думала о тебе. Я всегда думала о тебе, и муж знал об этом. Когда он погиб… Мне сказали, он погиб смертью героя.
Я выбросила все ленты, которыми ты перевязывал букеты – я их хранила в заветной шкатулке, которую ото всех прятала. Теперь в ней лежат письма моего мужа. Даже то, недописанное, которое нашли в кармане его формы вместе с кусочком карандаша. Думаю, на войне мой муж не мог бриться каждый день. Если и была у него бритва, то точно не самая лучшая. А значит, щеки его были колючими. Такими, как я люблю».
«Каждому уготована своя судьба, Роза».
«Каждый сам свою судьбу выбирает. Я уже выбрала, а ты уходи искать свою. Я никогда тебя не забуду, Сван».
…Однажды старой горгулье показалось, что она снова слышит, как за городом стрекочут кузнечики, как кричат горные птицы на далеком западе, как на востоке мулатка поет колыбельную своему первенцу. По камню поползла трещина, затем вторая. Еще чуть-чуть – и броня расколется, упадет в воду. Горгулья взлетит, поднимется к солнцу и облакам, упадет в глубины океана, познакомится с западными птицами и увидит глаза восточной женщины. Пока она сидела на одном месте, на берегу бурной реки, которая много веков назад пленила ее своей красотой, успел вырасти город. Столица раскинула улицы и расставила площади, построила дома, дворцы и театры, вырастила детей и поручила горгулье следить, чтобы никто из них не упал в воду.
Пожалуй, если горгулья улетит, присматривать за людьми будет некому, да и желания их останутся неисполненными. Поэтому она, подумав, решила остаться. Тем более что рядом друг-ветер, у которого на каждый день припасена новая история. А на ее голову частенько садятся чайки, и можно расспросить их о море. Проходящие по мосту люди делятся с ней своими мыслями, а в ближайшей аллее колышутся белые ленты, и деревья шелестят о том, что они счастливы и им тепло.
Джейли так и не пришел. Я ждала его до второго звонка, стояла у колонны, поддерживающей потолочный свод. Свод был расписан облаками с солнечными прожилками, летали нарисованные ласточки. Мраморные рельефы на колоннах напоминали деревья.
Попасть в театр Солнца на премьеру было очень непросто. А отказываться от приглашения – невежливо. Так думала я, сидя рядом с пустым креслом. Горгулья пела свою печальную песню. Разворачивающаяся на сцене драма была обворожительно прекрасна.
– Этот спектакль уже давали в прошлом сезоне, так что я ничего не потерял, – сказал художник, когда я заглянула к нему на обратном пути. – Хотел только, чтобы дама, про которую я вам говорил, тоже его увидела.
Вид у Джейли был усталый.
– Вам понравился сюжет, Энрике?
– Конечно! Только вот жалко всех: Свана, Розу, ее мужа. И горгулью, конечно. Хотя ей больше всего повезло.
– Повезло?
Я вдруг подумала об Алане. Призналась:
– Я бы тоже хотела слышать мысли и желания. Чтобы люди не могли скрыть от меня, что их волнует, о чем они беспокоятся. И что думают обо мне.
– Если бы вы обладали такой способностью, то были бы самым несчастным человеком на земле.
Я пожала плечами. Джейли был явно не в духе. Конечно, он не ждал гостей: это мне
