По ту сторону огня - Ева Вишнева
– Ты странная девушка. Неразборчивая, легко принимаешь все на веру. Но я рад, что очутился здесь именно с тобой, а не с кем-то другим, – Диего тепло улыбнулся.
Как-то случилось, что наши лица оказались очень близко. Я лишь подумала: «Какое у него красивое лицо». Придвинулась еще ближе, почти вплотную. Прошептала:
– Тогда не мог бы ты…
У его губ был сладковатый вкус.
Мы закрывали глаза, мы дышали ночной пустыней.
Мы забывали, что у шатра есть остроконечная крыша.
Мы путали отблески светящихся жил со звездами.
Глава 17
Кость
Время шло, а на моем теле не появлялись черные пятна: видно, бог проклятых земель на меня не злился.
Однажды ночью вода ластилась к ногам, приглашала ступить на лунную дорожку. Вынесла на мель блестящую раковину: посмотри, какая красота, какое сокровище. Пойдем со мной: увидишь столько богатств, сколько и не снилось; а коли захочешь корабль – достану из пучины. Форму тебе сплету из тины и водорослей. Коль устанешь, обволоку, убаюкаю, наиграю симфонию. Осталось лишь очистить инструменты от морского ила.
Сердце изнывало от нежности и тоски, улыбка не сходила с лица. А слизанные с губ брызги оказались солеными и горькими.
Большая теплая рука легла на мое плечо. Я закусила губу, одновременно желая и боясь обернуться: знала, кого увижу.
– Так и будешь стоять, маленькая упрямица? – засмеялся Рейнар. – Ты же сама настаивала, чтобы я пришел.
– Я хотела, чтобы ты вернулся домой, а не явился мне вот так – не то во сне, не то в видении. Чтобы родители и сестры смогли обнять тебя, послушать твои истории. Ты нам нужен.
Собравшись с духом, повернулась. Рейнар остался таким же, каким я его запомнила: красивым человеком с открытым, добрым лицом. Только теперь блеска в его глазах поубавилось, а на губах играла печальная улыбка.
– Ты так выросла, Энрике, стала настоящей красавицей.
– Не говори глупости. Ты Лилию не видел. И Вэйну. Вот уж кто по-настоящему красив. И не уводи разговор в другую сторону, ответь прямо: ты вернешься?
– Прости, не могу.
Я не сумела сдержать слез; холодные, они потекли по щекам, закапали в воду под нашими ногами. Рейнар заключил меня в объятия. Мы долго стояли так, слушая мягкий шелест волн.
– Когда тебя объявили пропавшим без вести, мама выплакала все глаза, теперь они у нее в морщинах, и темные круги не сходят. А папина голова совсем поседела. Хоть вы с Лилией не дружили так, как дружили мы с тобой, она сильно похудела и сутками напролет мучила рояль. В замке стало невыносимо, Рейнар.
– Мне больно это слышать. Но теперь я там, откуда невозможно вернуться. Так уж заведено: рано или поздно все птенцы покидают гнезда, а дороги братьев и сестер расходятся. Но вам не стоит переживать: я счастлив быть там, где я есть. И даже если бы у меня была возможность уйти отсюда, я предпочел бы остаться. Но ты, Энрике, ты еще можешь обнять родителей и сестер, передать от меня теплые напутствия.
– Но ведь я тоже… Я теперь тоже… Кажется, не вернусь. Из-за Стены еще никто не возвращался.
– Ты гораздо сильнее, чем привыкла себя считать. Видишь: так желала встретиться со мной, что даже богам пришлось подчиниться, соединить нас хотя бы так, – Рейнар засмеялся, а я закрыла глаза, чувствуя бесконечное отчаяние.
За той ночью последовал день, обыкновенный для жителей пустыни. Утром я охотно помогала на общих кухнях всем, кому могла: разделывала клерсов, освобождала от костей, очищала шкурки, разглаживала шерсть. Бегала к реке мыть нашу простую самодельную посуду, цедила воду, разносила ее по шатрам. Рыла ямы – туда мы складывали подносы с мясом, накрывали тканями во много слоев, сверху присыпали песком.
Мель ходила гордая, приговаривала: «Давеча даже потрогать клерса боялась, а теперь смотрите, какая шустрая, все первой делает». Кто-то кивал с одобрением, кто-то добродушно фыркал: «Не загадывай, посмотрим, что будет завтра», а одна женщина бросала косые взгляды.
Ее звали Га, она была матерью единственного ребенка в поселении. Острая на язык, спесивая, вечно недовольная вкусом еды и воды, убогостью жилища, поведением сына и других пустынников, Га любила ссориться и часто доводила собеседниц до истерики. А еще она питала особую страсть к костям, умела мастерить из них ухватки, посуду, пуговицы, рукояти для ножей, игрушки. И хотя ее вещи выглядели грубоватыми, неизящными, все же свое назначение выполняли.
Га освобождала сырое мясо от костей без помощи ножа. Ее руки были сильными, с красивыми длинными пальцами – таким бы порхать над клавишами рояля. Впрочем, Га, как и большинство остальных пустынников, родилась уже за Стеной и о музыкальных инструментах знала лишь понаслышке. И вряд ли увидит хотя бы один из них.
– О! – По восторженному возгласу мы все поняли, что она обнаружила какую-то особенную кость. «Очередная любимица», – шепнула мне добродушная Нун, и я улыбнулась: Га действительно видела в костях нечто большее, чем часть тела или материал для изделий.
– Экая красота! Ровненькая вся, пряменькая.
Раньше меня бы наизнанку вывернуло от ее слов, а теперь все, привыкла. Даже забавно. Восторг на лице Га вдруг сменился яростью:
– Да чтоб им пусто было! Будто не могут убить так, чтобы не переломать все косточки!
– Ты же сама чуть ли не в порошок их стираешь, прежде чем смастерить что-то, – добродушно заметила Мель.
А стоило бы промолчать! Знает же, что характер у Га отвратительный.
– Что ты вообще понимаешь! – чуть ли не прорычала Га. Ноздри ее раздулись, словно у дикого животного перед нападением. Она угрожающе потрясла зажатой в кулаке костью, которая действительно была ровной, только обломанной с одной стороны.
Женщины начали спорить. Мель стояла на том, что кое-что она все-таки понимает, но с каждой минутой голос ее становился тише. А Га, чувствуя силу, распалялась, наседала. Послушав еще немного, я не выдержала:
– Подари мне эту кость, Га, если не жалко.
Кажется, она на миг потеряла дар речи. Обратила на меня колючий взгляд.
– А на что она тебе? Ты же такая… неженка, – и демонстративно сплюнула на песок.
– Да так, хочу кое-что попробовать, – я приготовилась к очередной порции оскорблений: Га щедро выдавала их, стоило мне что-нибудь сделать не так. А я пропускала мимо ушей, не отвечала,
