Бездарь из столицы - Максим Казанцев
— Да… — прошелестел голос Кайрона, улавливая его слабость, его мечту. — Мы исцелим ее. Твою сестру. Что для Великого Артефактора какая-то травма мозга? Детская болезнь. Я создавал артефакты, что могли перестраивать материю, обращать время вспять на небольших участках пространства. Ее разум будет не просто восстановлен. Он будет… усовершенствован. Она станет сильной. И ты больше никогда не будешь бояться ее потерять.
Картина стала еще слаще, еще соблазнительнее. Лиза, не просто выздоровевшая, а сияющая, полная жизни и сил, счастливая. И он — причина этого счастья. Не жалкий бездарь, копающийся в грязи, а благородный спаситель, брат, вернувший ей все и даже больше.
— Я предлагаю тебе сделку, песчинка, — голос Кайрона вновь стал гладким и холодным, как лезвие. — Отдай мне это тело. Дай мне эту жизнь. Откажись от своей хрупкой, никому не нужной сущности. И я стану тобой. Я использую твою ярость, твою боль. Я сотру того жалкого щенка с лица земли. Я верну к жизни твою сестру. И тогда… тогда мы возвысимся. Мы станем силой, перед которой склонится сама Империя. Ты получишь все, о чем мечтаешь. Ты просто должен… перестать существовать, перестать цепляться за эту жалкую оболочку того, кем ты был. Дай ей уйти. Отдохни. Ты так устал… Я возьму всю боль на себя. Всю борьбу. Ты просто обретешь покой и силу. Это ведь так просто?
Логика была безупречной. Путь — простым. Кайрон говорил с ним не как с рабом, а как с… партнером. Союзником. Единственным, кто способен его понять.
Искушение снова обрушилось на Марка не словами, а ощущениями. Он почувствовал себя сильным. Он увидел поверженного, униженного Антона Волкова. Он прикоснулся к теплой руке Лизы, смотрящей на него ясными, живыми глазами. Это было так реально, так близко… Стоило лишь согласиться. Достаточно лишь отпустить…
Марк чувствовал, как его воля ослабевает… Видения, навязанные Кайроном, были подобны наркотику — сладкому, всепоглощающему, обещающему конец всей боли. Сопротивляться было так тяжело. Так мучительно. Гораздо проще было бы согласиться, забыть о себе, довериться этому древнему, могущественному существу. Утонуть в обещанном могуществе…
И в этот миг капитуляции, где-то в самой глубине, в том самом ядре, что не смогли раздавить ни новость об отсутствии дара, ни смерть родителей, ни отчаяние, шевельнулось что-то еще. Не ярость. Не жажда мести. Нечто более простое и несокрушимое.
На помощь вновь пришло видение… «Лиза». Не то, навязанное Кайроном — идеальное, чистое, как из рекламного проспекта. А она настоящая. Живая. С веснушками на носу, которые она так ненавидела. С ее смехом, который звучал как сотня маленьких колокольчиков. С ее упрямством, когда она до ночи сидела над учебниками по магическим плетениям, чтобы доказать, что дочь простолюдина может быть лучше аристократов. С ее слезами в ту ночь, когда ему сказали, что он — Бездарь, а она обняла его, шепча: «Неважно, братик. Ты все равно лучший».
А дальше пришел запах… Запах больницы. Запах антисептика, смешанный с ароматом увядающих цветов, сладковатый запах болезни и тоски. И ее лицо. Бледное, почти прозрачное, в обрамлении темных волос, растрепанных на белой подушке. Синяки под закрытыми глазами. Тонкие, голубоватые прожилки на веках. Совершенно неподвижное. Тихий писк аппарата искусственной вентиляции легких, ритмичный, как метроном, отсчитывающий секунды ее жизни.
Он обещал ей. Не себе. Не миру. Ей. Он стоял у этой кровати и сжимал ее холодную, безжизненную руку, и клялся шепотом, что сделает все, что угодно. Что он спасет ее. Сам! Своими руками. Своей волей. Не уповая ни на чью милость.
Этот образ, такой жалкий и такой реальный, врезался в сладкий сон о могуществе, как осколок стекла. Его ответом стала сама его сущность, сжавшаяся в алмазную точку несогласия.
— Нет… — пронеслось в его сознании, тихо, но четко. — Это… не та цена. Она бы не захотела… чтобы я… Он не закончил мысль. Но ее смысл и не требовал продолжения…
Пространство вокруг содрогнулось. Багровая фигура Кайрона, всего мгновение назад бывшая воплощением абсолютного спокойствия, отпрянула. Не физически — метафизически. Ее очертания поплыли, исказились, будто гладкую поверхность воды внезапно покоробило резким порывом ветра.
— Что? — прорычал Голос, и в нем впервые зазвучало нечто иное, чем холодное высокомерие. Изумление. Раздражение. — Ты… отказываешь? Мне?
Марк не отвечал. Он просто был. Он был памятью об отце, молча несшем на своих плечах заботу о семье. Он был нежностью матери, проверявшей уроки у обоих детей при свете дешевой настольной лампы. Он был тихими вечерами, когда он объяснял Лизе основы программирования, а она ему — магические теоремы. Он был тем, что Кайрон с его всепоглощающим эго и жаждой бессмертия никогда не понимал и презирал как слабость.
Он стал крепостью, построенной не из камня и стали, а из миллионов таких вот мгновений, казалось бы, незначительных и хрупких. Но вместе они сплелись в монолит. Он чувствовал, гнев Кайрона. Еще секунду назад почти торжествующий, он вдруг наткнулся на этот хрупкий, но неожиданно твердый барьер. На его ВЫБОР.
— Как ты смеешь?! — Голос Кайрона загремел, теряя отточенную величавость. В нем зазвенела ярость раненого зверя. — Ничтожный червь! Пыль на сапоге мироздания! Я предлагаю тебе силу богов, а ты цепляешься за свои жалкие, сиюминутные чувства!
Бездна вокруг них заклубилась, пошли трещины по идеальному черному «полу». Из них повалил багровый туман, и в нем зашевелились кошмары. Тени Антона, насмехающегося над ним. Призраки родителей, укоряющие в том, что он не спас их. Лиза в больничной палате, медленно угасающая, пока он бездействует.
— Ты думаешь, ты спасешь ее? Своими силами? Ты — НИЧТО! Мусор! Червь для тех, кто правит этим миром! Они растопчут тебя, даже не заметив! Ты умрешь в грязи, никому не нужный, и последней твоей мыслью будет осознание, что ты мог все изменить, но отказался! ИЗ-ЗА СВОЕЙ ТУПОСТИ!
Кайрон обрушил на него весь груз отчаяния, всю боль, которую Марк так тщательно хоронил глубоко внутри, чтобы не сойти с ума. Но чем яростнее была атака, тем прочнее становилась защита. Каждая новая вспышка боли лишь добавляла новый слой к его обороне. Он не отражал атаки — он принимал их, пропускал через себя и, переплавляя в свою волю, делал себя еще крепче.
— Прекрати сопротивляться! — проревел Кайрон, и в его голосе снова послышалась неподдельная ярость. — Я сломлю тебя! Я выскоблю твое жалкое сознание дочиста и возьму то,
