Замечательный предел - Макс Фрай
– Вам, к сожалению, договор не положен, – серьёзно сказал Поэт. – У нас с вами позиции разные. Вы – Хозяйка, а я – Свидетель.
– Надеюсь, защиты, – вставила Дана. Хотя не собиралась его перебивать.
Но Поэт согласился:
– Можно и так сказать. Моя задача – видеть сны об этом человеческом мире. Но не всё подряд, что тут происходит, а только то, что нравится мне. Ну, теоретически может понравиться. Так-то заранее не всегда угадаешь. Но я обычно угадываю. А если нет, просыпаюсь. Я не обязан видеть сны про всякую дрянь. Больше того, обязан таких снов не видеть. Избегать их любой ценой. То, что мне снится, наполняется силой. Становится как бы уверенней и плотней. Хорош бы я был, помогая здешним кошмарам становиться ещё сильней.
– Надо же, – удивилась Дана. – У меня в юности была романтическая идея, что, когда мы беспричинно, но безусловно счастливы, это потому, что ангелы видят нас в своих снах.
– Вряд ли я именно ангел. Хотя хрен разберёшься, что именно люди имеют в виду, когда говорят это слово. И те, кого я вижу во сне, далеко не всегда ощущают беспричинное счастье. От моего внимания многим становится не по себе. Но всё равно вы почти угадали. Насколько в принципе может угадать человек.
Дана налила кофе в чашки, одну поставила перед гостем, из второй осторожно – горячо! – отпила. Кофе и правда вышел отличный. Но горький вкус ей напомнил, как обстоят дела.
– Вам сейчас, наверное, и посмотреть-то во сне толком нечего, – сказала она.
– Да ну что вы! – улыбнулся Поэт (и Свидетель). – Времена тут у вас, прямо скажем, не очень. Но на этом фоне ещё ярче проявляются воля к жизни, сострадание, сила духа, мужество, любовь, доброта. В этом мире стало так много прекрасного, что я, как вы сами, возможно, заметили, давно у вас не бывал. Просто не успеваю! Хотя ваш бар и весь город мне нравятся. Любимые сновидения. Можно сказать, входят в мой личный топ-тен.
Дана села рядом с его креслом на пол, закрыла лицо руками, почти беззвучно сказала:
– Спасибо, что вы нас любите. Но это не помогло.
– Вам только кажется, – беспечно ответил Поэт. – Человеческий мир вечно бьётся в агонии, но вы не обязаны разделять его муку. Даже скорее обязаны не разделять. Потому что вы – это вы. Каждый должен делать что может. А вы можете очень много. Но в списке того, что вы можете, совершенно точно нет пункта «сидеть и страдать».
– Да что я могу, – пожала плечами Дана. – Разве что эту ночь продержаться. И завтра день простоять.
– А потом ещё ночь и день, – подхватил Свидетель-Поэт. – Зачем далеко загадывать. Каждый раз – всего одну ночь и день. Этого совершенно достаточно. Жизнь торжествует и продолжается, пока мне есть что видеть во сне.
Вильнюс, февраль 2022
Дана проснулась в полдень и сказала: «Спасибо», – себе и своей судьбе, и её непостижимому автору, совершенно как в старые времена. Само как-то вырвалось, произнесла, а уже потом открыла глаза. Удивилась (не удивилась). Встала, проверила полку, давешний розовый джин был на месте, такой молодец. Пошла к окну и долго смотрела на улицу Шестнадцатого Февраля – из полуподвала, снизу вверх, как ребёнок на взрослого, с детским насторожённым выражением: «В каком ты сейчас настроении? Мне не прилетит?»
На улице было безлюдно; впрочем, на улице Шестнадцатого Февраля безлюдно почти всегда, хоть она и находится в самом центре, есть у нас такие места, словно бы заговорённые, всюду носятся толпы, а тут – пустота. Пока Дана смотрела в окно, мимо проехал мальчишка на самокате, прошла женщина с рыжей таксой, остановилась машина службы доставки, оттуда выскочил курьер в спущенной на подбородок тряпичной хирургической маске, посеревшей от долгого употребления, взял пакеты и побежал во двор.
Дана проводила его брезгливым и одновременно сочувственным взглядом, взяла телефон, написала Юрате: «Очень надо поговорить, я в „Крепости“, могу когда хочешь, куда скажешь прийти», – и пошла ставить чайник. Потому что утро без кофе – это ни в какие ворота, куда бы ни катился дурацкий человеческий мир.
Пока наливала воду, в дверь постучали. Дана невольно вздрогнула – господи, что случилось, кого принесло? – но почти сразу вспомнила, что она тут хозяйка, вдохнула, выдохнула и пошла открывать.
Вместо неприятностей на пороге стояла Юрате в белоснежном спортивном костюме. Объяснила:
– Я была так близко, что проще зайти, чем писать. Тем более, всё равно шла в кофейню. У тебя же ещё остался Мохамед Али из The Barn[24]?
– Естественно, – ответила Дана. – Я его никому, кроме тебя, не даю.
– Даже Артуру? – удивилась Юрате.
– Дала бы, да он не просит. Артур не гурман, ему всё равно.
Юрате кивнула и пошла искать джезву. Обнаружив её немытой, обрадовалась:
– О. Ты всё-таки начала варить кофе в джезве?
– Бес попутал, – сказала Дана. – Я, собственно, про этого беса и хотела тебе рассказать.
– Вот так заходишь с утра пораньше в подпольный бар, – восхитилась Юрате, – а тут вместо водки и мордобоя кофе The Barn и разговоры про бесов. Шикарная жизнь, декаданс.
* * *
– …а на прощание, – заключила Дана, – он положил в кружку для денег целую сотню и крепко меня обнял. Это было даже удивительней сотни – как будто что-то огромное, доброе меня обнимает, согревает, кутает в одеяло, чтобы сладко спала. Причём не только сейчас, а во всех временах, в те моменты, когда мне не хватало опоры, заботы и вот этого проникающего под судьбу, как под кожу тепла. А теперь получается, что хватало. Задним числом, всегда, навсегда. И я от этого выросла оптимисткой, полной дурой, по нынешним временам. Но я согласна, мне нравится. Кто он вообще? Что такое? Ты знаешь?
– Так Свидетель, – пожала плечами Юрате. – Он же тебе сам сказал.
– То есть это вообще нормально? Что какой-то чувак видит нас в своих снах, а мы видим его наяву, причём не как смутную тень, а как обычного человека? И когда ему снится, что он оставил нам деньги, в кружке появляются деньги, которые считает настоящими даже бездушный и беспристрастный себовский[25] банкомат?
– Совершенно нормально, – подтвердила Юрате. – Просто не общеизвестно. Ну так мироздание с нами в открытую не играет, ты сама это знаешь, не вчера родилась.
– Не вчера, – согласилась Дана. – Но, вполне возможно, сегодня. Надо запомнить дату. Двадцать пятое февраля. А ты, получается, знала? Что наш малахольный Поэт – Свидетель?
– У него
