Встретимся вчера - Сара Сук
На одном из снимков той поры она держит у лица фотоаппарат – классическое фото фотографирующего фотографа. Я всматриваюсь. Это не просто фотоаппарат, это мой фотоаппарат. Я всегда знала, что он принадлежал ей, но так странно видеть эту вещь в ее руках. Интересно, она специально оставила фотоаппарат? Надеялась, что однажды я возьму его? От этой мысли мама на миг становится ближе, но осознание того, что я, скорее всего, так и не узнаю ответ на этот вопрос, вновь отдаляет ее.
Следующая страница. Тут еще одна фотография аппы и мамы, но не такая давняя. Она точно сделана в Ванкувере после иммиграции. Наверное, аппа прислал ее комо или она сама напечатала для альбома. Родители улыбаются в камеру, аппа обнимает маму за плечи, но их улыбки заметно отличаются от прежних. Поубавилось яркости, поубавилось открытости. А на соседнем снимке – с ними я, маленький топотунчик в комбинезоне.
Почему я замерла? Почему не мигая смотрю на снимок?
Моя мама с длинными темными волосами, перекинутыми на одно плечо, одета в белое пальто до колена.
Точно такое же, как у женщины из воспоминания.
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ЭЙМИ
ЧЕГО Я НЕ ЗНАЮ:
● Можно ли встретить других путешественников во времени в своих воспоминаниях?
● Кто эта женщина из моего воспоминания?
● Вдруг это моя мама?
● Я схожу с ума?
Пятнадцать
Неужели это она?
Этот вопрос не дает мне уснуть всю ночь.
Не знаю, как такое возможно. Раньше я никогда не видела в своих воспоминаниях людей, которые к ним не относились. Кажется, я рискую сделать поспешные выводы. Принимаю желаемое за действительное. Обманываюсь. Точно.
А если нет?
А если это действительно она?
Прочесываю форумы по СЧИВ на тему посторонних людей в воспоминаниях. Однако обсуждений не так много, как я ожидала. Зато есть напоминание о встрече людей со СЧИВ в эту субботу.
После сегодняшнего разговора с комо я осознала, насколько я одинока. Это странно звучит, ведь я окружена добрыми людьми. Суджеби у меня в животе и незабудка в записной книжке лишь два маленьких тому примера. В любое время я могу позвонить Никите, не сомневаясь, что она ответит. Да вот прямо сейчас в моем телефоне звякают ее сообщения с вопросом, когда у меня будет время поговорить. И, как бы ни отстранялся аппа, я знаю, что комо права: он все делает ради меня. Как будто грех жаловаться на одиночество, имея в жизни все это.
И я держу его при себе – это тяжелое чувство, что, когда я исчезаю, я все равно исчезаю в одиночестве. Я не хочу взваливать на кого-то эту тяжесть, ведь, по идее, такая тяжесть от меня исходить не должна. Все хорошее в моей жизни должно перевешивать плохое.
В самом деле, на что мне жаловаться?
Почему мне так грустно?
Я смотрю на уведомление о встрече в моем телефоне. Это могло бы помочь. Встретить других людей со СЧИВ. Даже чтение комментариев в интернете делает одиночество не таким острым. Может быть, стоит решиться на этот шаг – прийти на живую встречу с незнакомцами и поговорить с ними?
И вновь передо мной возникает образ женщины в белом пальто, смотрящей на воду. Меня преследует мысль, что она меня поняла бы, как никто в целом мире.
Выключаю свет и заползаю в постель. Я приехала в Корею за ответами, но пока нашла лишь новые вопросы.
Пока я погружаюсь в сон, в моей голове созревает план.
Завтра.
Завтра я найду часть ответов.
Утро пятницы. Я снова отправляюсь в Сеульский лес.
Прежде я никогда не пыталась попасть в прошлое нарочно. Ни одна живая душа не знает, что я задумала. Ни комо, ни Никита, на чьи сообщения я так и не ответила. Мне почти стыдно, как будто я занимаюсь чем-то непристойным. Возможно, так и есть. Сколько раз я твердила, что хочу прекратить исчезновения, а сейчас, противореча себе, задумала сделать прямо противоположное.
Но я должна знать. Должна увидеть ее снова.
Я пошагово повторяю вчерашний маршрут – выхожу из вагона, из метро, иду по улице к киоску с ходу-гваджа. Вот он, передо мной. На мне – темные очки и шляпа, надвинутая на лицо, чтобы аджумма не узнала меня и не подняла шум по поводу моего вчерашнего исчезновения у нее на глазах.
Подхожу к киоску, делаю глубокий вдох. Сладкие грецкие орехи и красная фасоль.
Но. Я все еще здесь.
Делаю еще один вдох. Запах сильный, но вокруг меня по-прежнему идут по тротуару люди, аджумма как ни в чем не бывало переворачивает пирожные, и я определенно по-прежнему в Сеуле, а не на пляже Китсилано.
Вот, значит, как. Теперь, когда я сама хочу исчезнуть, выясняется, что это так не работает.
– Будете заказывать? – спрашивает аджумма, выглядывая из-за кастрюли.
– Ой, извините. – До меня доходит, что я стою у киоска и нюхаю воздух, как городская сумасшедшая. Хорошо еще, что она меня не узнала. – Один пакет, будьте добры.
Расплачиваюсь и быстро ухожу.
На этот раз я таки добираюсь до Сеульского леса. Интересно, удалось ли Чун Хо, Боре, Заку и Юлу хорошо погулять вчера? Что они все теперь обо мне думают? Что думает Чун Хо?
Парк точно такой, как его описывал Зак. Роскошный, яркий и спокойный. Я иду по тропинкам, останавливаясь, чтобы сфотографировать цветы, которыми усеяна трава. Пакет с ходу-гваджа у меня под мышкой. Все время пытаюсь придумать новый план. В конце концов сажусь на скамейку в тихом безлюдном местечке.
Открываю пакет с ореховыми пирожными. Так, как я рассчитывала, не вышло, но, может, надо просто получше сосредоточиться. Вытаскиваю один орешек, держу в ладонях трепетно, осторожно, словно яйцо маленькой птички, и подношу к носу. Закрываю глаза, втягиваю воздух и представляю себе пляж.
Песочные замки и красную фасоль.
Ее широкополую шляпу.
Грецкие орехи и женщину, созерцающую море.
Я слышу плеск волн. Сначала принимаю это за игру воображения, но потом медленно открываю глаза и – поверить не могу. Получилось.
Описать, каково это – исчезать, и уложиться в десять слов: знакомо, как будто память говорит: «с возвращением».
В
