Сила Медведь - М. Г. Лой
На очередном монотонном песнопении Кирилла, Антоний всё же провалился в бездонную пропасть — темнота накрыла его с головой и погрузила в свою пучину. Но уже через мгновение, когда орган издал протяжный стон, и хор мальчиков разлетелся под сводами Собора, будто гром среди ясного неба, Антоний вздрогнул и открыл глаза. Часто заморгал. И уже хотел поднять голову, но вовремя остановил себя. Нельзя. Он грешен. Мало того, что бедняк, сын рабыни, так ещё оборотень и маг. И не верит ни в какого бога. Впрочем крестом себя осенил, так, ради показухи. Рядом кто-то повалился на него, но тоже встрепенулся. Антоний решил не смотреть на товарища по несчастью, выдохнул, желая поскорее покинуть собор. Жарко.
Антоний был одет по всей строгости крестоносца: льняная туника до колен, с двумя разрезами по бокам, кожаный жилет доходивший до бёдер, по бокам жилет был стянут кожаными шнурками, а на поясе ремнём. На ногах кожаные штаны, поверх которых была накинута длинная льняная тёмная юбка с запахом. Иногда обычным воинам Истинного Креста позволялось эту юбку подтягивать за подол и затыкать за пояс жилета, что Антоний и сделал, входя в Собор. Сверху на плечи был накинут тяжёлый с лёгким серым оттенком плащ, на котором на спине красовался жёлтый крест. Длинные, золотистые волосы были заплетены в тугую косу. Она была замотана серым платком с мягкой бахромой. Воинам Жёлтого Креста запрещалось носить длинные волосы, но иногда, для некоторых делались исключения. На голове удобно сидела шапочка-скуфия из свиной кожи, на ней тоже были жёлтые кресты. Хорошо, что сапоги Антоний снял, хоть немного легче.
Литургия закончилась аккурат в полночь, когда огромные часы на Соборе гулко, неспешно и величественно оповестили всех об этом. Антоний вздрогнул в последний раз, осознавая, что снова нырнул в недра повелителя Морфея. Его тело пусть и успело стать слабым, но так и не соскользнуло вниз. Рядом стоящий товарищ рисковал упасть на пол, потеснив остальных, потому, не глядя на этого несчастного, Антоний, вырвавшись из царства снов, успел подхватить храмовника за локоть и тем самым не позволить тому упасть. Встрепенувшись, товарищ вернулся в реальный мир, буркнул слова благодарности, быстро начал креститься. Осенил себя крестом и Антоний, хотя и вышел знак скудно. Слишком много людей, руку толком не поднять, нет-нет да упрётся локоть кому-нибудь в лицо или в плечо, а может и в спину. Антоний был высокий, несмотря на свой молодой возраст, плечистый. Настоящий великан.
Из Собора выходили последними. Как и положено самым низшим слоям общества, воины Жёлтого Истинного Креста ждали, когда выйдут горожане — сначала богатые, потом среднестатистические, затем бедные и нищие — правда быть таким нищим Антоний не отказался бы. После крестоносцы. Антоний шёл пятнадцатым, как и положено. В ровный строй никто не вмешивался.
Сойдя по высокому и величественному крыльцу, храмовники свернули в сторону и пройдя ещё несколько шагов, нырнули под финиковые деревья, чтобы пройти до небольшого двора. Там уже позволили сломать строй, но только лишь для того, чтобы скинуть с шей верёвки и бросить их в огромные каменные чаши, в которых уже горели костры. Потом обуться, умыться святой водой и вновь встать в строй.
Старший что-то говорил, Антоний давно научился его слушать в пол-уха если речь Старшего была не важной и во все уши, если важной. Он стоял с каменным выражением на лице и думал лишь о доме. Сегодня он пойдёт в ту лачугу, в которую они с матерью переехали тридцать шесть лет назад и из которой Антоний ушёл служить в католическую армию Преславной и Святой Девы Марии, дабы нести свет и очищать этот мир от магической скверны, коей он сам и был. Когда Антоний поступил на службу, у них с матерью появились небольшие деньги, а так же еда и одежда. А ему выделили келью в общем храме, правда вход был по пропуску и строго по времени, как и выход. Однако два раза в месяц давали выходные, тогда крестоносец мог отправиться домой или же проведать своих близких. Вот и сегодня такой день. Был. Неожиданное изменение в общем расписании испортило ему его. Но ночь ещё оставалась. Тратить её на пустословие Старшего Антоний не желал, но кто же он такой, чтобы менять планы начальства.
На самом деле домой не так уж и хотелось, но мать вот-вот готова была отдать душу Свету. Антоний любил мать. И не любил. Иногда он терялся в своих ощущениях, не понимал своих чувств. Стыдился их и в тот же момент оправдывал себя. Матери он про свои сомнения не говорил, всегда был верным и примерным сыном, несмотря на то, что когда она оказалась в гареме у шаха, забыла про ребёнка. В какой-то момент он стал ей не нужным. Променяла на бриллианты и шелка, богатые палаты, вкусную еду и ароматное вино, прогулки в дорогих палантинах и пиры, восхищённые взгляды и сладкие речи мужчин. Вспомнила про родную кровиночку уже ставшую взрослой тогда, когда шах продавал её византийскому купцу — старая игрушка успела наскучить. Ну, а купец выбросил глупую бабу со двора, а сына определил в свою частную армию. Ведь ради такого славного парня он распрощался с кругленькой суммой, приобретя ещё и гусыню-мать. Да вот только тот поход для купца, решившего по неизвестной причине ославить своё имя военным действием, стал единственным и последним, а для Антония ознаменовался свободой. Ибо смерть хозяина автоматически снимала с рук рабские кандалы. Но стал ли Антоний свободным по настоящему, он не мог бы ответить даже сейчас, когда прошло больше тридцати лет.
Пусть теперь он и жил без хозяина, однако статус оставался не определённым. Ни нищий, ни раб, даже не слуга. Никто. И мать такая же. Бродяги. Голодранцы. И не на отца был Антоний обижен, о котором мать то и дело вспоминала с проклятиями на устах, а как раз-таки на мать, которая ушла от отца, забрав, как потом выяснилось, совершенно ей не нужного сына — Антоний, несмотря на то, что был тогда ещё маленьким, помнил высокого и хмурого родителя добрым и отзывчивым человеком… Почему отец не остановил мать? Не удержал? И сына не забрал… Вот теперь тянул Антоний лямку какого-то-там воина, поклоняющегося какому-то-там богу, гнул то и дело спину, чтобы дали хотя бы краюху хлеба. По другому жить не получалось…
Старший закончил речь и отправил всех прочь. И Антоний, попрощавшись с товарищами, тихо, без лишних слов, направился в темноту, прочь
