Сила Медведь - М. Г. Лой

М.Г. Лой

Сила Медведь

Доглавие

1493 год от Конца Света

Византия г. Константинополь.

В этот вечер Собор Вознесения Девы Марии в благочестивом, несокрушимом и хорошо укреплённом городе Константинополе был забит прихожанами до такой степени, что дышать было нечем. Чадили толстые и тонкие свечи, вверх поднимался едкий дым, не спешно, тонкими нитками ускользая в слегка приоткрытые витражные большие окна, что были прорублены в купольной, высокой крыше. Витражи были выполнены так искусно и в такой неповторимой технике, что ими можно было любоваться неотрывно, боясь даже моргнуть, потому как нечеловеческий труд сотворил настоящее чудо.

В этот вечер лампочки, что зажигали с помощью магии, «включать» было запрещено. Потому огромная зала была заполнена свечами. С тридцать первого января на первое февраля по новому летосчислению от Конца Света все католики молились за спасение душ нечестивых, кто жил когда-то на этой земле, кто живёт и будет жить, то есть за не родившихся. Ночь Очищения давала шанс каждому человеку, будь то оборотень, вампир, маг или же ведьмак попросить у Бога прощение за свой грех нечестивости, спасение для своих родных и близких ещё не рождённых и помощи у простых людей и святого католического братства, собравшегося здесь, в городе Константинополе, именно по такому случаю. Братство же, разодетое в красивые, украшенные золотой вышивкой и драгоценными, сверкающими даже при свете свечей камнями одежды стояло на возвышенности, тесно прижимаясь к друг другу. Пожалуй, в Соборе Вознесения Девы Марии их было больше, чем прихожан.

Те прихожане, коими являлись оборотни, вампиры, маги, ведьмаки и ведьмы обязаны были перед тем, как переступить порог Собора исповедаться священнослужителям, кои стояли у ворот на предсоборную территорию с постными выражениями на лицах. Бормотания прихожан о том, что он грешен и повинен в том, что рождён был не человеком истинным, священнослужителям были особо не нужны, однако они кивали, повторяли одну и ту же фразу в ответ, осеняя входящих крестом. Проходя дальше, нечестивые надевали на шею толстую, пропитанную священной водой верёвку, снимали обувь и носки, мыли ноги в холодной, освящённой воде и, вытерев их насухо, босиком проходили в храм. Обязательно читая молитву и не поднимая глаз на алтарь или же крест, на котором был распят Иисус Христос. Перед ним на коленях стояла статуя Святой Марии, матери его, с ангельскими крыльями за спиной. Она молилась Единому Богу, выпрашивая у него прощения для всего нечестивого люда, который посмел когда-то сошедшего с небес для спасения человечества Иисуса Христа замучить в ответ на добро и святость своей гнилой магией и распять на железном, ржавом кресте, оставив на поедание демонам.

Весь этот процесс, с омовением ног, верёвкой на шее, босыми ступнями и молитвами был рассчитан только на прихожан нечестивцев, а на братство, которое замерло со страдальческими лицами на возвышении, будучи так же, кто оборотнем, кто вампиром, кто ведьмачеем, а кто и магами — не важно светлым или тёмным — не распространялось, ибо священнослужители, кто входил в братство считались очистившимися от скверны и избранными самими Небесами. По законам Великой Церкви они не носили в себе зла и гнилой крови.

В огромном зале собора люди, верующие и нет, тесно прижимаясь к друг другу, с трудом дышали, обливались потом, но оставались на своих местах. Одни с благоговением вслушивались в громкий голос верховного архиепископа Кирилла, стоявшего у огромного алтаря, бубнили себе под нос молитву, вторили его словам, подымали очи к разрисованному потолку с витражными окнами — последнее относилось к простому люду — тем единицам истинных, кто рождался без грязной крови. А кто-то наоборот всё время опускал голову, пристыженный грехом и тем, что носил в себе нечистоту, но неизменно втыкался лбом в стоявшего перед ним соседа. Но все прихожане делали всё возможное, чтобы братство, следившее острым оком за ними, не смогло отличить не верующего от верующего. Ибо не верить в Византии было запрещено.

Одетый ещё более помпезно и богато, чем всё братство вместе взятое верховный епископ Кирилл зачитывал заученный до зубовного скрежета текст из Нового Евангилие, возносил очи к огромному золотому кресту, на котором был распят Иисус Христос, крестился и вновь втыкался в большую книгу взглядом, которую держали четыре прислужника, опустив смиренно в пол очи. Пятый стоял рядом с ними перекидывая листы — самого из древнейших писаний. По словам всё тех же церковников этому писанию было более пяти тысяч лет.

В тесной толпе прихожан стоял и Антоний Мусульиос. Стоял среди других таких же безрадостных воинов, носителей священного Жёлтого Истинного Креста, с толстой верёвкой на шее, босиком на холодном полу. Пол был так же разрисован дивными узорами, как и потолок, в середине огромной залы была выложена мозаика, всё это создано было руками человека ещё тысячу лет назад — кто-то говорил что рабами, а кто-то уверял, что византийскими мастерами-монахами.

Антоний усиленно делал вид, что внимательно слушает верховного архиепископа. Прикрыв глаза и опустив голову, ткнувшись в плечо впереди стоявшего товарища, он сражался со сном. С каждым словом Кирилла его веки тяжелели. Сон отягощал его сознание не оттого, что Антоний искренне не верил в Единого Бога и не потому, что пытался это скрыть, а потому что он вторую ночь был без сна. И после трудового дня выдержать четыре часа в Соборе, слушая литургию и стоя на одном месте оказалось для него тяжёлым занятием. Не упасть замертво помогали всё те же товарищи, что стояли рядом, приткнувшись тесно к нему в той же попытке не уснуть.

Всё случилось после суток дежурства, тренировок и небольшого задания по уничтожению адской птицы, что попыталась пробиться через защитный барьер, что был возведён вокруг города. Они уже двигались в сторону храма, где их ждала баня, каша с потрохами, похлёбка с грибами и чистая постель, когда Старший завернул их в Собор Вознесения Девы Марии. Приказал умыться святой водой, затем снять обувь и омыть ноги в тазу, надел на них верёвки, потом согнал нечестивых в угол залы, чем удивил каждого из них. Такому отребью, как они вход именно в этот Собор был строжайше воспрещён. Что же случилось? Конечно, без разрешения верховного архиепископа Старший не принял бы такое решение, однако разбираться в этом Антоний не