Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
Башмак был огромен — его хозяином оказался мрачный верзила с пересушенным хрипом вместо голоса. Луций даже обомлел, едва услышав его. Таким хрипом можно было бы победить в любой драке, и пальцем при этом не шевельнув. Угрожающий сиплый рык старого бывалого пса.
Сейчас, к огромному удивлению Луция, голос хрипел что-то оправдательное.
Вдруг проскочило — «молодой мастер»…
— Нет, молодой мастер, — сказал хриплый, — он не сворачивал никуда. Ехал прямо, как ему и велели. Он говорит так, и я ему верю…
— Веришь? — второй голос звучал бы фальцетом, если не сбивался бы то и дело на рассерженный шепот. — Да он — болван, каких свет не видывал. Такое простое дело завалить… Чушь какая-то.
— Он наш мужик, свойский… — смущенно возразил хриплый. — Поверьте, мастер, он не сворачивал, не заезжал никуда. Прибыл на место, как договаривались — минута в минуту. Да мы и не говорили ему ничего лишнего. Вообще толком ничего не говорили, мастер…
Фальцет помолчал, но даже молчание его было до крайности рассерженным.
Большой башмак беспокойно заерзал, скребя подошвой влажную землю. Луций завороженно смотрел, как нагребает она вокруг себя раскисшие комья…
Потом хрипатый не выдержал молчания.
— Ведь он просто не знал, что везёт. Даже если б кто-то пронюхал заранее… всё равно не успели бы — отыскать именно ту…
Фальцет продолжал молчать.
— Мы бы заметили, мастер… Клянусь… мы глаз с него не спускали. За пределами Храмовой площади — вдоль всей дороги, у каждой лавчонки, на каждом углу стояло по нашему человеку. Нет, молодой мастер, не мог он нарочно её сбросить. Ротозей он… что, правда, то, правда…, а вот предатель — нет, не верю я в это… Обронил, скорее всего… Дороги-то…
— Тогда — где?! — сорвался фальцет. — Всю округу обшарили!
Хрип снова смущенно кашлянул.
— Подобрал кто-то, молодой мастер… Люди-то — всё, что не попадя, к себе тащат. Полезно, бесполезно… Увидели — лежит… ну и…
Фальцет снова молчал, только звук его дыхания — горячего, свистящего — нарушал тишину. Ботинок ёрзал, через раз задевая поленницу. Луций лежал, не дыша… Лебеда шуршала, раскачиваясь. Где-то невдалеке вскудахнули, разбегаясь, куры.
— Растяпы! — взвился, наконец, фальцет на полную ноту. — Мужика этого — тащите в сарай. Я ему лично хрен на кулак намотаю. Если пойму, что темнит — сдохнет страшно! Пихать вас поленом… Сколько труда, и всё козе под вымя… Искать! По-тихому…, но чтоб в каждый двор заглянули!
— Отыщем, мастер! — тотчас заторопился хрип. — Отыщется — Глина меня забери! Никто ж не знает…
— Время! — жёстко обрубил его фальцет. — Время нам дороже любого золота сейчас.
Хрип клокотнул горлом и умолк виновато.
А Фальцет дышал всё более и более шумно, словно что-то мешало ему в глотке, словно он не топтался сейчас на месте, а изо всех сил нёсся вверх по лестнице с тяжеленым угольным мешком на горбу. Луций, округляя глаза, считал про себя эти его всё укорачивающиеся вдохи-выдохи. Всё вот-вот должно было кончиться плохо… Но на пятом вздохе Фальцет вдруг всхрапнул, словно перемахнул через барьер… и задышал по-другому — утомленно, но уже легче… с каждым новым вдохом всё легче. Потом сказал с какой-то особой злой обречённостью:
— А ну… само прорастет? А? Тогда что? Со всеми нами? Чего… молчишь?
— Невозможно же… — помедлив, ответил ему Хрип. Вроде бы спокойно ответил, но Луцию вдруг стало понятно — что тот тоже паникует так, что вот-вот готов сорваться — настолько была наполнена напряжением та пауза, которую он перед этим сделал. — Как оно само прорастет? Без крови-то… и всего прочего. Без ритуала, молодой мастер…
За забором вдруг всполошилась дворовая шавка, будто вспомнив, что она при деле — забегала, бренча цепью, загавкала, полезла лапами на забор. Потом неожиданно громко — будто ножом по тарелке — завизжала петлями открываемая дверь. Сейчас Луций умер бы, только б лежать ещё тише.
Хозяин двора, впрочем, просто так вышел, просморкаться, а вовсе не на их голоса — дважды хекнул с крыльца, длинно прочистил горло.
Над поленницей зашуршали брезентовые робы, потом и деревянные подметки вразнобой заколотили по мостовой — Хрипатый, прервавшись на полуслове, широким шагом уходил прочь. Фальцет торопился за ним — воротник его робы был приподнят, скрывая угловатое, и впрямь почти мальчишеское лицо.
«Вот ведь… Сам ведь сопляк ещё, — с тихим бешенством подумал про него Луций, — а туда же — „мастер“. Сопливый нос — на два года перерос…»
Хрипатый, рысивший спереди, тоже оказался под стать своему голосу — мрачным здоровяком с плечами, глубоко топившими в себе шею. Этакий полугорбун, чей горб нарос не по врождённому уродству, а лишь привычкой постоянно и низко пригибать голову, работая под землей. Лицо у горбуна было сплошь рябое — изъеденное, как червивое яблоко на сломе глубокими белёсыми шрамами, но угловатое, и от того похожее вовсе не на яблоко, а на ноздреватую глыбу, отрытую недавно из-под земли и теперь водруженную поверх брезентового воротника вместо головы. Уходя вместе молодым мастером, хрипатый горбун, коротко и зло глянул поверх забора — туда, где скрипела дверь. И хозяин, вместо того, чтоб рявкнуть на них с крыльца: «Чего надо?!», как и собирался, наверное, сделать — молча и нерешительно затоптался.
Медленно-медленно, чувствуя шеей малейшее колыхание укрывшей его лебеды, Луций отползал и отползал назад. Только миновав угол, он смог сесть и отдышаться, прижавшись спиной к забору. В отдалении хлопнули вожжи, и тележный обод снова загрохотал, выкатываясь с мягкой обочины на мостовую.
Луций поднял руки к самым глазам и посмотрел на прыгающие свои пальцы. Руки были сплошь перемазаны, до самых, считай, локтей — раздавленной растительной зеленью и всем прочим, что обычно лежит под заборами.
Прорастёт… — подумал он о подслушанных только что словах.
Это ведь не могло быть сказано о кирке. Никак не могло. Значит, этот олух потерял ещё что-то. Вот же, шляпа… Какие-то семена, что ли? Без крови не прорастет… Нет, опять ерунда какая-то.
Он встал, сделал попытку хоть как-топ почистить ладони.
Шавка еще потявкивала, понемногу успокаиваясь, и это скорее всего означало — хозяин ушёл с крыльца обратно в дом и дверь за собой затворил. А, стало быть, зачем лаять, горло драть — хозяин-то всё равно не видит и не слышит.
— Вот ты — псина нормальная… — с нервным смешком сказал ей Луций. — Сразу видно, жизнь понимаешь!
Та ничего его в ответ даже рычанием не удостоила… только убрала лапы с забора и ушла к конуре, на
