Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
Но Хозяин понял его и остался доволен ответом.
И Хозяин отошёл куда‑то прочь, оставив Кривощёкого в трепетном ожидании, а потом вернулся… И Хозяин протянул ладони к нему и сказал — вдохни прах плоти людей…
Кривощёкий посмотрел в подставленные пригоршни и увидел, что в них лежит Пепел, которым рассыпаются тела жителей Приговорённых домов, когда их жгут… Кривощёкий знал, что сие означает смерть, причём мучительную, и перепугался так сильно, что его скрутила долгая судорога. Он едва нашёл в себе силы, чтобы устоять на ногах. Хозяин ждал, всё протягивал к нему ладони… и Кривощёкий, ещё сильнее трепеща — приблизился. Хозяин держал ядовитый Пепел совершенно спокойно, словно в пригоршнях его была соль или сухой песок. Его руки, должно быть, уже не были руками человека — Кривощёкий даже на расстоянии ощущал щекочущий жар, исходящий от Пепла.
— Тверда ли твоя вера в меня? — вслух спросил Хозяин, и Кривощёкий со стоном наклонился навстречу пригоршням…
Прикосновения Пепла прижгли ему кожу…
Да, он ожидал боли, но и представить не мог, что она будет настолько огромной — словно белая вспышка, утопившая в себе целый мир. Кривощёкий всем телом шарахнулся назад, но не сумел оторвать своё лицо от ладоней Хозяина. Беззвучный и невидимый огонь рвал его кожу. Белки́ глаз вскипали, мутнея. Он пытался не дышать, но приказы боли были сильнее его разума — он всхлипнул и глотнул Пепла.
Тотчас калечащим жаром обволокло горло изнутри. Хозяин отвёл ладони и выпустил его… и Кривощекий обернулся, чтобы бежать прочь…
Сквозь собственные завывания Кривощёкий слышал, как звенела и шелестела снаружи кошмарная та трава, стоящая на страже. Мошкара суетилась поверх громадных соцветий, гроздьями обсиживая места смыкания стеблей. В небе ей было сейчас слишком опасно — там, за стеной бурьяна, уже лопались глиняные черепки и хрустела лоза на оплётках фляг, разлетаясь под ударами железных молотов. Фляги валили с телег прямо в траву по всему периметру бывшего Ремесленного Квартала и, не тратя времени на извлечение пробок — расшибали молотами. Сквозь черепки с густыми, почти сметанными хлюпами — вытекало дымящее…
На утро люди, должно быть скажут: «Этот город ещё не видывал подобного пожара!»
А пока…
— Смерть, смерть постылому Болтуну! — надрываясь, кричал Духовник, взгромоздившийся на опустевший воз.
Волосяная кисть на длинном черенке — чертила в небе что‑то замысловатое… среди задымленного тумана она и сама казалась дымящейся.
Для кого он так старался? Зрителей было совсем мало — в основном, землекопы… и с ними несколько горожан, рекрутированных жандармскими властями за наспех выдуманные провинности. И те, и другие — пятились, страшась того, что сейчас начнётся…. Пятились и лошади под изготовившимися к стрельбе жандармами — отступали, затравленно хрипя, хотя всадники что есть силы терзали шпорами их крупы.
От разлохмаченного бурьяна повсеместно валил густой дым, но сухая трава всё никак не загоралась. Катапульты, похожие на журавлей‑великанов — размашисто запрокидывали шеи, метая фляги в темноту. Те всё падали и падали на Ремесленный Квартал, но и они не прибавляли огня. Наконец, кто-то не выдержал и швырнул далеко вперёд коптящий факел — тот улетел сквозь дым, вращаясь, и упал где-то в бурьяне. Бросившего поддержали — ещё факелы полетели, сталкиваясь друг с другом, как неумелые стрелы. Оранжевые пятна нехотя набухли сквозь дым.
— Мы выжжем его, выжжем! — Духовнику на телеге изменил голос, или пламя все же набирало силу — он лишь беззвучно разевал рот, но слова тонули в свисте и треске.
Брошенные факелы сделали своё дело, и содержимое глиняных фляг всё же занялось — нехотя, с жирным клёкотом и плевками. Ибо никто не может не подчиниться своим же Заветам… Одни только люди — иногда способны делать так.
А потом — пламя враз заревело, поднявшись сплошной стеной. Чёрным снегом посыпалась опалённая мошкара. Затанцевали лошади, в ужасе мотая мордами. Пешие жандармы надвинули башлыки на головы. Море огня качнулось и исторгло первую кольцевую волну — та пошла, рассыпая кругом искры и пепел, закручивая огненные буруны у обнажившихся в сгоревшем бурьяне домов.
— Не страшитесь Болтуна! — кричали Духовники сквозь огненный треск. — Покуда мы наполняем Колодец — он обессилен… Покуда проводим золотой Ритуал — Колодец не станет его защищать… Не страшитесь…
Жандармские десятники сновали вдоль строя за спинами, подбадривая и заводя подчинённых:
— Давай, ребята! Не робеть. Пожжём его, пожжём!
Тяжело бухали в дыму нетерпеливые пушки, понемногу начиная пристрелку по самым дальним крышам.
Вот зычно крикнули команду — и пешие цепи встали наизготовку, вразнобой упирая приклады в плечо. Залп, однако, вышел слаженным — грянул, расколов небо. Рёв огня на его фоне разом съёжился, сделался игрушечным. Целили поверх подожжённого бурьяна. Пули гудели в дыму, как стальные шмели — невидимые, но смертельно опасные. Кривощёкий почувствовал полёт одной совсем рядом — мгновенным стремительным холодом ополоснуло его поганую щеку, остудив даже Пепел, тлеющий в по́рах кожи. Эрвин бесполезно заслонился от пули руками и присел, потом захотел снова встать, но ноги не гнулись…, а мгновением позже целая стая пуль пронеслась верхом, не заметив Кривощёкого, не распознав его детской уловки… и, с раздирающим воздух хрустом, ударила в дом. Облако каменной окалины хлестнуло в ответ и накрыло Кривощёкого с головой. Он вспомнил о Хозяине и оглянулся — с ужасом и надеждой… Но Хозяин был жив и стоял вплотную к нему, по‑дружески придерживая за плечо.
Наверное, он что‑то говорил ему напоследок, но дырявые щёки Хозяина лишь с шипением пропускали воздух. Тверда ли твоя вера в меня?
— Да!.. — заорал Кривощёкий, терзаемый ужасом и болью.
— Встань!.. — велел Хозяин, убирая руку с его плеча. — Встань и иди!..
Пули продолжали прошивать воздух — бесследно пропадали в дымных клубах, или лопались, ударившись о камень. Но было слышно уже, как с той стороны разгорается батарейный огонь, как отскакивают назад пушки, обильно плюнув навстречу заре багровым дымом.
Кривощёкий шатко бежал навстречу визжащим в воздухе ядрам — уворачиваясь от пыхающих тут и там очагов пламени.
Его одежда горела, руки и лицо плавились, будто забытая на подоконнике свеча… он не обращал на это никого внимания. Пороховой огонь, прикасаясь к его коже — даровал чуть ли не облегчение… Пепел из пригоршней Хозяина, что воспламенился только сейчас — вот, где была настоящая боль! Он вынырнул из горящей травы прямо под взмыленной мордой лошади, и она шарахнулась, испустив паническое ржание. Он взмахнул горящими рукавами и ринулся
