Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
Морок это, или нет, но ему было стыдно за эту детскую выходку — тащить с воза бесполезный кусок железа. Мало ли — возчик не так на него глянул… А потому он напустил на себя вид таинственный и суровый. Пусть оба его подельника видят — он задумал что-то настолько хитрое, настолько не доступное их слишком прямым мозгам, что даже объяснять им ничего не хочет. Пусть поскребут себе затылки… Не ловлю медных пуговиц в реке, и не охоту за поношенными сапогами. Не твёрдые пряники с ярмарочных возов таскать, и не потрошить мокрые почтмейстерские сумки. А что-то… взрослое… настоящее…
И оба они, хоть и были моложе всего на неполный год, но будто заразившись его уверенностью — покорились, пошли следом… пока что-то не заставило их остановиться и замереть.
И весь прочий пёстрый люд, что толокся около площади — тоже замер, начал медленно оборачиваться.
Воздух над площадью дрогнул и осязаемо поплыл мимо лица.
Только потом его нагнал ветер, налетевший от городской окраины — колючий и пыльный, пахнущий колотым камнем. На площади вздыбилась, колыхнулась стоячая пыль. Луций зажмурился. Трепануло волосы, наждачно царапнуло щёки, в носу запершило. Он кашлянул и сплюнул подальше от себя, не раскрывая глаз.
— Глина вздохнула! — молитвенно взвыл кто-то над самым ухом. Голос был взрослым и незнакомым, но несомненно принадлежал Духовнику — только они умели выдавливать из своих глоток такие завывающие звуки…
Духовник напрасно драл горло — и так было понятно, что вздохнула Глина… тоже мне, поставили глашатая около Колодца. Сегодня же воскресение — поганый день… день нищающий, так тетка Хана говорит.
Колкий ветер, терзающий лицо, уже наливался знакомым запахом. Пахло землёй, тяжёлой и прелой… и чем-то влажным… лягушками что ли?.. и ещё тугой спрессованной глиной. Потом запах окреп и напрямую коснулся лица — словно с силой провели по нему колючим шерстяным одеялом. Как всегда при этом бывает — мгновенно и страшно захотелось пить. Луций разлепил языком сразу ссохшиеся вместе губы и разожмурился наконец…
Вздыбленная первым Вздохом Земным пыль — уже оседала. Люди вокруг отряхивали одежду и волосы — одни только землекопы брели через площадь так же невозмутимо, что и раньше.
— Глина вздохнула! — заново заголосил духовник. — Призывает нас Глина…
Площадь, обычно совершенно безлюдная, к воскресению нехотя наполнялась. Люди, что бродили туда-сюда вдоль её окоёма, по инерции делали ещё пару шагов в прежнем направлении, потом нехотя и обречённо поворачивали — туда, где возвышалась углом, одним из пяти, хмурая Храмовая Стена. В ту сторону тянуло и мелкую искрящуюся пыль… и фигуры людей, часто останавливаясь и топчась на месте в ожидании своей очереди, понемногу сходились туда же.
— Зовёт… — надрываясь, повторил Духовник. — Зовёт Глина…
Сам он, однако, оставался на месте. Возбужденно перетаптывался, трепетал веками, подбирал сухие дрожащие ноздри, но через площадь не шёл.
— Надоел уже, — тихонько буркнул Курц. — Сами, сами чуем, что зовёт…
Луций покрутил головой — Кривощекий Эрвин опять куда-то запропастился, а вот Курц, как и всегда, стоял рядом. Лицо его было совсем серое, и непонятно — от пыли, или же оттого, что его слишком сильно Зовёт. Луций слышал, что тех, у кого в роду были Болтуны — тянет к Колодцу куда сильнее, чем любого из людей… Лентяй‑коровник, говорят, отгрыз коровье вымя, пытаясь утолить эту жажду и остаться в своих лугах. А он — страшной силы Болтун, ведь приболтать корову куда труднее, чем уронить понурую заезженную конягу. Корова слишком тупа… Даже человека, и то приболтать легче, чем корову…
Незнакомый Духовник, вторивший как заведённый: «Зовёт! Зовёт Глина!», вдруг очнулся — должно быть, дерзость Луция достигла, наконец-то, его ушей:
— А ну, шантр-ра-па! — рокочуще прикрикнул он, взмахивая широкими, как лопаты, ладонями. Словно обнаглевших воробьев сгонял с прилавка. Пыль, уже осевшая было, снова пошла клубами. — А ну, мар-р-ш!
— Грабли побереги! — огрызнулся Курц.
Они отбежали на несколько шагов, шерясь, как рассерженные шавки, но духовник не успокоился — притопнул башмаком, растопырил руки ещё шире и погнал, погнал их.
— А ну, марш… свор-ра!
За Храмовой стеной Глина снова вздохнула — сильно, призывно, даже быстрая дрожь обмахнула пятки.
Толчком усилилась жажда. Луций с трудом прокатил по горлу колючий глоток. Бедняга Курц споткнулся и потрусил быстрее, уже не пытаясь держаться с ним рядом. Все вокруг — тоже убыстряли шаги. Луций обернулся на заполошного Духовника-глашатая, но того уже было не разглядеть — площадь кишела народом. Люди обступали его всё теснее и теснее, потом сжали плечами и понесли… Курца оттеснили, и он сгинул в толпе.
Стена надвинулась почти вплотную — стали видны щербины на колотом камне и лепёшки глиняного раствора, выдавленные весом глыб из стыков. Плечи стиснули совсем уже нестерпимо, но почти сразу же стало свободнее — видимо, несущая его толпа уже миновала створ ворот. Луций нащупал, наконец, опору ногами. Толпа встала, мерно топчась и толкаясь… потом начала медленно редеть… Увидев просвет между людскими спинами, Луций сунулся в него. Двое мужиков, здоровых как битюги, топтались там, Луций юркнул было мимо них, но один из мужиков не вовремя повернулся — то ли собираясь оттолкнуть кого, то ли, потеряв терпение, бросал монеты прямо через людские головы… и его локоть, твёрдый, как полено даже под многократно подвёрнутым сукном рукава, саданул Луция в самый лоб…
Он так и сел на подогнувшихся ногах, и угадал лицом прямо в подол, густо пахнущий сосновыми щепками. Его почти тотчас взяли за плечи и подняли.
— Чего там? — спросил один из мужиков.
Голос у него был, как из бочки — гудящая дубовая утроба.
— Да пацана зашиб, — сообщил второй. И добавил, будто с сожалением. — Невзначай.
Луций увидел лицо, наклонённое к нему — толстенный обрубок носа, похожий на свежеспиленный пень, осиновый частокол зубов.
— Ты как, пацан? — вопросил мужик и потянулся тесаной ладонью, явно с намерением потрогать его за звенящую голову.
Луций ворохнулся в охапке и ломким голосом — в отшибленном лбу ещё клокотало — огрызнулся:
— Не лезь, дядя!
— Живой… — облегченно прогудел мужик, распрямляясь. — Живой, лошак… Чего козлом тут скачешь?
— Так звало ж его… — подсказал первый. — Звало ж, пацан? Губы — вишь, какие сухие… И из носа не течёт.
— А ну, давай мы его на край сейчас! — решил второй. — Пусть подышит как следует…
Не дожидаясь его ответа, они одновременно ухватили Луция за воротник и легко, словно кулек со стружкой, воздели над площадью. Он только и успел, что ногами мотнуть в воздухе. Потеснив какого-то затертого
