Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
Конечно, Луций вслушивался — против своей воли.
Звук голоса мгновенно опутал его, как паутина — не та, мёртвая и сухая, что недавно почудилась на шее, а живая — липкая, обманчиво податливая, но способная при желании удержать приклеенными к себе хоть десяток непокорных Луциев. Он что было сил затряс головой, будто лошадь, выгоняющая муж из ушей: клейкие нити голоса, влекущие его в темноту, натянулись было, но, помедлив и посомневавшись — расслабились, выпустили… Луций мягко вывалился обратно, под слепящий полуденный зной… и этот голос — невесомо скользнул следом, напоследок что-то нашёптывая ему на ухо…
Он повторил за ним… сам не понимая зачем. И тотчас голос развеялся, как чей-то посторонний табачный выдох…
Глава 4 (нелепая, как поцанячья шалость…)
Луций очнулся… моргнул.
Прямо перед ним расплывалась рожа Эрвина Кривощекого — она была совсем как праздничный масляный блин, только что снятый со сковороды. Блин пестрел влажными порами. Блин щербато улыбался ему, блестя зубами на солнце. И гоготал за спиной Курц, его смех на этой жаре был препротивным и скользким — будто мыло, сваренного из не совсем свежего жира.
— Ну, ты даешь, Луц! — задыхаясь одновременно от смеха и духоты, сказали разом и Курц, и Кривощекий Эрвин. — Придумал тоже. Умора… Да на кой-она нам?
Луций насупился было, и даже подумал: а не двинуть ли по лбу обоим, чтоб заткнули хлебальники…, но всё же глянул в ту сторону, куда кивком указывал Кривощекий — там грохотала, проходя мимо, какая-то телега, медлительно перегораживая им путь. Телега была не купеческой и не торговой, какая‑то рабочая, а уж в эту пору — скорее всего Храмовая.
Она катила медленно — упаренная цокающая коняга еле-еле тянула. Каменнорожий возчик вдруг с подозрением покосился на их троицу. Луций, перехватил его взгляд и демонстративно плюнул под ноги. Успокойся, дядя! Было бы что у тебя тянуть.
В телеге, на рыжей соломе, бренчали друг о друга иззубренные кирки, да качал рукоятью совсем неподъёмный на вид, с обоих сторон сплющенный молот.
Кому придёт в голову воровать кирку, если сам обитаешь около ремесленных мастерских? Это ещё большая глупость, чем тащить из реки раздутого почтмейстера…
Однако, задетый напряжённым вниманием возчика, Луций не смог отказать себе в удовольствии… да и что говорить, потренировать свою ватагу лишний раз тоже было не грех.
Он быстро и незаметно тронул Курца за плечо… и тот, моментально включившись, двинул в обход телеги, за спину возчику… сам же Луций, вызывающе уставившись на холщовую сумку, что прыгала около дядькиного бедра, пошёл совсем рядом с тряским ободом. Возчик враз потемнел лицом и хлестнул вожжами, торопя конягу, но впереди лошадиной морды уже семенил Кривощекий Эрвин, звонко притопывая через шаг, отчего коняга нервничала, всхрапывала, мотала головой, дёргая вожжи. Возчик, отвлекаясь на лошадь, эдак выворачивал шею, следя, конечно, только за Луцием, а потому шустрому Курцу не составило особого труда сковырнуть с воза кирку… ту, что выглядела поцелее прочих.
Курц быстро отошёл и уронил её в лопухи у ближайшего забора.
Тогда Луций остановился и ещё раз плюнул — в след, оставленный тележным колесом.
Плевок был ритуальным — канул в горячую пыль и зашипел там. Кривощекий Эрвин на прощание даже помахал возчику, прикрикнув — ну, ты и тупой, дядя…
Возчик так ничего и не заметил.
— Ну как? — спросил Эрвин, отдуваясь. — Видали? Ловко я его отвлёк?!
— Нормально, Кривощекий. — снисходительно похвалил его Курц. — Это ты на Волопайке так поднаторел?
Эрвин, однако, на этот раз не обиделся на подначку.
— Да что Волопайка… — сказал он, привычно мусоля фурункул. — Какие на Волопайке коняги-то? Клячи уморенные, ещё хуже, чем эта… Я вон однажды на Громовом Тракте жандармского битюга в свечку поставил — это было да!
— Брешешь… — не поверил Курц.
— Выкуси! — отрезал Эрвин, тыча грязный кукиш. — Жандарм верховой даже козырку обронил.
— А на хрена? Чего брали-то?
— Ни хрена не брали… — почему-то сконфуженно сознался Эрвин. И тотчас высокомерно добавил. — На спор.
— Ну, Кривощекий… Ты — на спор? Скажешь тоже…
— Говорю — на спор… Я лошадей хорошо понимаю! А дураки эти — не верили.
— Сам ты дурак! — сказал ему тогда Курц. — Задаром жопой вилять перед жандармом — это ведь дурак и есть! Вкатал бы он тебе пулю меж булок, вот бы ты поспорил тогда…
Они попрепирались ещё немного, потом вспомнили о самом предмете спора… насели с обоих сторон разом.
— Слушай, Луц… А на хрена она нам, кирка-то?
— Жопу себе ей почешите, если засвербит, — буркнул Луций.
— Не понял? — удивился Эрвин Кривощекий, и от удивления его ещё больше перекосило.
Луций оглянулся на Курца — тот тоже таращился, недоуменно кривя рот.
— Чего вы не поняли?
— Ты ж сам…
— Чего — сам?
— Ну, кирку утянуть велел. Скажи, Кривощекий…
— Ну да… — кивнул Эрвин и фыркнул вдруг, раздув поганую щеку. — Сам велел. Давайте, мол, во-он ту кирку сопрём… Мы чуть со смеху не лопнули.
Они оба таращились на Луция — удивленно, непонимающе…
На короткий миг это сбило его с толку. Но он не стал терять времени. Быть вожаком — значит никогда не показывать замешательства. Даже если вожачишь над такой парочкой.
— Прямо так сам и сказал? — процедил он, угрожающе оскаливаясь.
Они опять озадаченно переглянулись. Потом снова уставились на него — Курц подозрительно щурился, лихорадочно соображая, что у вожака на уме, а Кривощёкий, наоборот — ошарашенно пялил свои белёсые буркала.
— Ну да… — повторил Эрвин озадаченно. — Сказал…
Луций моргнул, и вдруг, за тот миг, пока горячая темнота тлела под веками, вспомнил этот голос, шелестящий внутри его головы.
Жара, — упрямо подумал он, привычно злясь и тоскуя. — Навеяла морок. Как теперь выкручиваться?
— Что? — напустился он тогда на Кривощекого, — и жандарму так скажешь, если он спросит? Мол, Луций тебе велел?
Курц тотчас просиял, словно собутыльник, первым понявший и оценивший путанную пьяную шутку.
— А точно, Кривощекий! Обоих ведь сдашь, бикса ты Волопайская! Сам-то, скажешь — ничего не делал, только впереди лошади бежал…
Эрвин огрызнулся в ответ и, пока они препирались, Луций привёл смятенные свои мысли в порядок. И когда Курц снова прицепился к нему с этой киркой, «зачем-да-почему», Луций уже придумал, что скажет в ответ.
— Так нахрена она тебе нужна-то?
— А ну… Утихли оба! — отрезал Луций. — Раз велел — значит нужна. Не ваших понятий
