Молот Пограничья. Книга II - Валерий Пылаев
Глава 18
— По воле Матери, именем Пресветлых Сестер и Благих Дочерей. — Высокая женщина в белом одеянии осторожно подняла меч, лежавший на каменном алтаре. — Благославляю на княжение Игоря, сына Данилы, и да пребудет с ним Свет Небесный.
Я склонил голову. Когда-то давно церемониал требовал вставать перед диаконисой на одно колено, но последние лет пятьдесят к этому относились попроще. Особенно на Пограничье, где даже из аристократов кое-кто еще верил в старых богов.
Местная знать приняла новую веру чуть ли не на полтора века позже столичной, а простой народ и вовсе почитал всех и сразу — на всякий случай. Бабушка рассказывала, что в половине домов в Отрадном в красный угол до сих пор ставили не только образа Светлых, но и чуров — крохотных идолов, вырезанных из дерева.
Велеса, Перуна, Живу, Мокошь… И еще кого-то — имена древних идолов, которым поклонялись еще варяги, я так и не потрудился запомнить.
— Поднимись, сын Игорь! — В отличие от меня, сама диакониса соблюдала правила обряда неукоснительно — хоть я и так уже стоял перед ней во весь рост. — И прими сей священный меч. Сим благословляю тебя отринуть Тьму и открыться Свету. Отныне и впредь судьба твоя — хранить народ и землю, вверенную тебе земным государем и Хозяйкой Небесной. По праву рождения, по закону человеческому, по достоинству души и по воле Матери. Да пребудет с тобой ее благодать, да не иссякнет сила в руке твоей, а отвага — в сердце твоем…
Слова молитвы лились серебряным ручейком, убаюкивая, и чтобы совсем уж не расслабляться, я принялся разглядывать оружие, которое мне предстояло унести из храма. Меч: простая рукоять, оплетенная полосками кожи, и клинок чуть длиннее, чем у Разлучника. Явно новодел, даже без нормальной заточки на лезвии. И вряд ли по-настоящему надежный и прочный — кто в своем уме стал бы переводить толковую сталь на ритуальную игрушку.
Меч был всего лишь частью церемонии — символическим подарком от государя, заодно освященным в храме. Строго говоря, вторая часть присяги вообще не считалась обязательной, но даже Горчаков — при всей его любви к Перуну, Велесу и прочим — не стал спорить, что благословение матушки Серафимы из прихода в Орешке мне уж точно не помешает.
Ее слово немало стоило на Пограничье, и то, что она вообще согласилась провести обряд после моих выкрутасов прошедшей ночью… тоже что-то да значило. Если не молчаливое одобрение церкви, то хотя бы согласие со всем, что я рассказывал в ратуше перед присягой.
В конце концов, у диаконисы была возможность и отказать — и поделать с этим ничего не смогли бы ни дядя с Горчаковым, ни Милютин, ни Орлов, ни даже сам государь император.
— Храни и владей, князь Игорь. И да убережет тебя Матерь.
Принимая меч, я на мгновение коснулся руки диаконисы. Мягкой и ухоженной, с длинными тонкими пальцами. Все сорок с лишним минут церемонии я пытался угадать, сколько ей лет, но так и не смог. Лицо под вышитым золотом капюшоном мантии запросто могло принадлежать и пожилой женщине, и совсем молоденькой, чуть ли моей ровеснице. Дядя рассказывал, что матушка Серафима благословляла на княжение еще отца в его неполные сорок, и с тех пор почти не изменилась.
Ни единой морщинки, безупречная шея, не тронутое загаром лицо, будто высеченное из мрамора. Единственное, что хоть как-то намекало на возраст — волосы. Не светлые, не седые и уж точно не белобрысые, как у всей семейки Зубовых, а воздушно-блестящие, словно сделанные из тонких серебряных нитей.
Матушка Серафима была Одаренной — я еще на пороге храма почувствовал аспект Жизни и еще один — видимо, высший. Но кроме магии ее поддерживала и другая сила, не менее древняя и могучая. В какой-то момент я вдруг понял, что вообще не воспринимаю диаконису, как женщину, пусть и пожилую.
Она куда больше напоминала застывшие образа Светлых на стенах храма, чем создание из плоти и крови.
— Перед земным государем и Хозяйкой Небесной — клянусь хранить и защищать. Отныне и впредь, покуда Матерь не заберет меня в Золотые Чертоги, — произнес я положенные слова. И, опустив меч, добавил: — Спасибо, матушка.
Ничего такого в церемониале не было, но, видимо, некоторые вольности все же допускались. Диакониса вдруг заулыбалась — самой обычной человеческой улыбкой, от которой ее лицо преобразилось, разом вернув все положенные возрасту морщинки.
— Это я запомню, — тихо отозвалась она. — И да хранят тебя Матерь и все старые боги.
От неожиданности я едва не закашлялся. Но никакой ошибки быть не могло — в шутку или нет, диакониса действительно сказала то, что сказала.
— Нет ничего дурного в том, чтобы почитать веру своих предков, — пояснила она, улыбнувшись. — У Тьмы много имен и обликов, но и у Света их не меньше. А теперь ступай, князь Игорь. Тебя уже ждут.
Все мои спутники остались снаружи, за стенами храма. Присяга в ратуше была мероприятием торжественным и публичным, однако за благословением к матушке полагалось идти одному. Ради такого случая местные служительницы закрыли двери от всех прочих прихожан, и дядя с гриднями и Горчаковым ожидали на улице.
Но диакониса, похоже, имела в виду не их. Спускаясь по ступенькам от алтаря вниз, к выходу, я заметил в полумраке невысокую плечистую фигуру, подпиравшую спиной стену. Потом в тусклом свете свечей проступило ненавистное знакомое лицо, и где-то внутри тут же вспыхнуло желание воспользоваться подаренным матушкой клинком не в ритуальных целях, а по прямому назначению — и прямо сейчас.
— Только не делайте глупостей, Игорь Данилович. — Зубов покосился на меч, заметив мое движение. — Не станете же вы размахивать этой железкой в храме?
Не знаю, кто пустил его сюда — и для чего. То ли одна из служительниц оказалась чересчур падкой на хрустящие купюры, то ли распорядилась сама диакониса — еще до того, как мы начали церемонию. В ее обязанности наверняка входило поддержание мира и любви среди прихожан, и наша с Зубовым встреча именно здесь, под сводами храма, вполне могла оказаться вовсе не случайной.
Судя по отсутствию свиты и толпы гридней, на этот раз его сиятельство пришел с миром.
— Размахивать железкой? — усмехнулся
