Былины Окоротья - Егор Андреев
– Нет. У Вежи отдыхать не будем, дойдем до Горелой Засеки. Там на ночь лагерем и встанем. – Всеволод смотрел не на гибкий стан морокуньи, а за ее спину, на Ксыра.
Молодец, остановившись от них в нескольких шагах, уселся на торчащий из земли обомшелый валун. Расправив плечи, богатырь подставил солнцу спину. Лучи светила заиграли золотом в его русых волосах, сделав великана похожим на сурового бога.
– Но ведь до Засеки весь день шагать. Верст двадцать будет! – недовольно цокнула языком колдунья.
– У Вежи не встанем. Там не отдыхают, – упрямо повторил окольничий.
Врасопряха нахмурилась, теребя косу, и удивительные глаза ее мгновенно потемнели, став цвета ореховой коры. Всеволод про себя подумал, что окрас их, видимо, зависит от настроения хозяйки и что это, скорее всего, не последняя черта, отличающая морокунью от простой смертной. Размышления его прервало досадливое ворчание ворожеи.
– Ой-ей, мнится мне, к вечеру ни одной косточки живой в моем теле не останется. С такою-то дорогой, да без отдыха и дух испустить недолго.
– Что ж, добро пожаловать в ратный поход, государыня, – пожал плечами Всеволод.
– А ежели помру, так и не увидав эту вашу Скверну, что тогда станешь делать, воевода?
– Насыплю у дороги холмик.
– И даже не взгрустнешь?
– Боюсь, что некогда будет, государыня. До Заречья путь неблизкий.
Колдунья скорчила недовольную мину.
– Как думаешь, воевода, смог бы ты называть меня Врасопряхой, если б сильно постарался?
– Думаю, что да, – немного подумав, ответил окольничий. – Вот только и ты тогда зови меня Всеволодом. От твоего «воеводы» у меня уже скулы сводит.
Врасопряха рассмеялась, совсем по-девичьи, да так звонко, что сидящий за ними Ксыр оторвал невозмутимый взгляд от созерцания бабочки-пестрокрылки, усевшейся ему на ладонь, и посмотрел в их сторону. Воеводе от взгляда голубых ничего не выражающих глаз стало вдруг не по себе.
– Хорошо, Всеволод, пусть будет так, – все еще улыбаясь, согласилась кудесница.
– Послушай, – чувствуя неловкость, понизил голос Всеволод, – не моего ума это дело. И ежели хочешь, можешь не отвечать, но, бес возьми, кем приходится тебе Ксыр? В толк не возьму. Ведь он от тебя ни шагу не отходит…
– И ты что ж, решил, что он мой брат? Холоп? Зазноба?
Врасопряха выразительно приподняла брови, и воевода почувствовал, что краснеет.
– Нет. Может быть. Не знаю. Вы все время вместе и… черт, у меня от него холод по спине бежит. Какой-то он… неправильный, что ли.
Кудесница перестала веселиться. Глянула на Всеволода пристально сквозь густые длинные ресницы, но воевода поспешил отвести глаза. Не хотел смотреть в меняющие цвет очи морокуньи.
– Правильно делаешь, что боишься, воевода, – посерьезнев, тихо сказала Врасопряха, – но там, куда мы идем, он может мне понадобиться. Ведь станется, что то, с чем мы столкнемся, будет пострашнее Ксыра. К тому же, пока я рядом, он вам не опасен.
– Но ведь…
– Полно об этом, – категорично пресекла дальнейшие расспросы ведьма. – Где-то здесь я видела родник. Пойду умоюсь, ведь ты сам сказал: путь предстоит неблизкий.
С этими словами женщина развернулась и не оглядываясь пошла прочь. Ксыр в этот раз не сразу поспешил за своей хозяйкой. Подняв голову, он перехватил взгляд воеводы и, не отрываясь от него, легко, одним движением смял бабочку в ладони.
Всеволод вздрогнул. В глазах парня, убившего насекомое, не отразилось ничего. Никакой мысли или чувства, только пустота. Два светло-голубых омута, ведущих в никуда, походили на чешуйки снулой рыбы. Блеклые и неподвижные, они казались мертвыми.
Как и предсказывала морокунья, через неполные четыре часа отряд вышел к Камаринской Веже. Точнее сказать, к ее руинам. Останец старой сторожевой башни возвышался на самом высоком холме в округе. У подножия взгорка бил студеный ключ. Неподалеку раскинулся березовый околок. Реденькие деревья, шелестя листвой, манили обещанием отдыха в тени. Лучшего места для привала нельзя было и представить. Но чем ближе к башне подходила дружина, тем тише становились люди. К холму отряд приблизился уже в полном молчании. Подняв руку, Всеволод приказал остановиться. Обернулся. Его воины, стянув шлемы, глядели на вершину шеломяня, кое-кто шептал молитвы. Простояв так несколько ударов сердца, гриди потянулись к ручью напиться и наполнить опустевшие за день фляги. Лишь Видогост и Пантелей направились к нему. В руках один из десятников нес длинный обвязанный бечевкой сверток. Лицо зубоскала Пантелея на этот раз было непривычно серьезным. Бережно приняв завернутую в холстину вещь, Всеволод поискал взглядом молодого княжича и, махнув рукой, подозвал его к себе.
– Пойдем, Петр, поднимемся туда. – Всеволод указал на остов башни. – Тебе нужно это видеть.
– Это обязательно? Я хотел Ставраса напоить, почто нам лезть в такую кручу?
– Потому как я сказал. И потому как кое-что тебе понять сегодня нужно будет. Идем.
– Вы не против, если я присоединюсь? – спросила Врасопряха, подходя к ним и отжимая смоченную в ручье косу. Здесь, на открытой солнцу поляне, вдали от тени, было жарко.
– Нет, не против. Вот только он, – Всеволод кивком указал на Ксыра, – пусть останется здесь. Нечего ему там делать.
Кудесница обернулась и что-то быстро сказала парню на незнакомом воеводе языке. Слова, произнесенные тихим властным голосом, прозвучали странно, словно лай, но Ксыр их, очевидно, понял. Молодец послушно опустился на землю прямо там, где стоял. Всеволоду показалось, что камни его ожерелья на мгновение засветились. «Помстилось мне. Всего лишь отблеск света. Искра. Блик солнца, отраженный в гладком камне, ничего боле», – решил про себя воевода.
На холм они поднимались молча. Крутой склон, густо поросший хвостами пырея, метелками донника и шарами качима, стрекотал под их ногами бесчисленным множеством насекомых. На тонких тенетах, сплетенных пауками средь сухих стеблей кислицы, висели росяные капли. Пахло свежей луговой травой.
Медленно, не торопясь воевода со спутниками взошел на вершину шеломяня – гладко стесанную, словно отсеченную ножом каменистую проплешину. Там среди зарослей крушины покосившимся столпом возвышалась сторожевая башня. Издалека она походила на обветшалую, но все еще крепкую твердыню, однако здесь, вблизи, урон, нанесенный зданию, стал более заметен. Круглое, сложенное из булыги основание вежи испещряли выбоины и паутина трещин. Часть кирпичной стены обвалилась, обнажив ступени винтовой лестницы, по которой гарнизон когда-то поднимался в бревенчатый шатер. Наполовину выгорев, купол ощерился остриями
