Сказания о мононоке - Анастасия Гор
Кот оглянулся и – Кёко была готова всем наследием Хакуро в том поклясться – улыбнулся ей. Но ни одна его лапа, ни одна мышца при этом не замедлилась и не застыла, хотя офуда загорелся, пробуждённый, и чуть не обжёг Кёко кончики пальцев.
«Почему заклятие не сработало?! Я сделала что-то неверно? Как же тогда остановить кота?»
Крыша замка, понимала она, не бесконечная, а кругами бегать они не могут. И в окно не сиганёшь – на всех этажах отсюда и до этажа даймё они наглухо закрыты, ибо слишком близко к небу, а значит, к пекущему летнему солнцу. Так что карабкаться вверх смысла нет – только прыгать… Почему же тогда мононоке не прыгает? И почему вообще убегает, если пытался её убить? Разве он не должен попытаться ещё раз?
– Ох, не надо было тебя слушать! Ох, что я наделала, глупая… Ох, что теперь будет со всеми нами!
Кёко услышала женские стенания совершенно внезапно, ибо раздавались они оттуда, откуда она в принципе никаких голосов не ждала – из-за створок окна, сквозь щели в котором проглядывалась тускло освещённая спальня в пурпурно-алом убранстве. Кёко к тому времени уже потеряла проклятого кота из виду – тот, ничуть в отличие от неё не запыхавшись, сиганул за торец очередной башни и исчез. Сколько бы она ни выглядывала пушистый хвост, за какие бы углы ни смотрела – ничего. Упустила. Ругая себя, Кёко в конце концов рухнула от усталости на черепицу, попыталась привести в порядок дыхание и мысли. Сердце вооружилось кинжалом и неистово кололо её в ребра. Порванный рукав кимоно трепался, обнажая левое плечо с длинной розовой царапиной, оставленной тем же гвоздём. А спустя несколько минут Кёко перестала серчать на судьбу и поблагодарила её.
Потому что за окном, возле которого она сидела, копошились двое людей. Та самая женщина, охающая и ахающая, и некий мужчина.
– Ты всё сделала правильно, Акане. Ещё немного, и Рео новым даймё станет, и всё забудется как страшный сон. Давай, иди сюда, отвлекись…
Шорох простыней, затем – шуршание татами. И дыхание – даже тяжелее, чем у Кёко, всё ещё держащейся за бок. Она приставила зрячий глаз к одной из щелей, пытаясь разглядеть что-то кроме возни, от которой у неё румянились щёки и поднималась к горлу тошнота, но смогла увидеть немногое.
Женщина… Кажется, та самая женщина, что приехала с господином Рео в тутовую рощу к Нане!
«Значит, это и есть та самая невеста даймё, которую все жалеют?»
Только в этот раз на ней были не пионовые платки, а тонкое шёлковое кимоно, которое она сбросила перед мужчиной, тем самым загородив его собой. Мелькнули широкие молочно-белые бёдра, голая грудь, длинная копна чернявых волос. Послышались непристойные влажные звуки. Оба они шептали, а шёпот делал голоса плохо различимыми, и Кёко, как ни старалась, не могла вспомнить, где ещё слышала тот, что мужской. Кажется знакомым, но…
Кто-то из них двоих зашипел.
– Ай, осторожно, Акане! Чего ты ногтями впиваешься?!
– Тот одержимый труп! – захныкала она опять. – Я никак не могу забыть… Он едва Рео не убил! Прямо у меня на глазах! Два часа в бане отмывалась, платки все повелела бросить в печь, а до сих пор чувствую эту чёрную липкую кровь на своей коже… От неё и не кровью пахло, нет, а гнилью! Как от стухшей рыбы.
Мужчина крякнул не то от раздражения, не то от того, что госпожа Акане нечаянно пихнула его коленом куда-то в пах, когда садилась. Он тоже вроде сел, когда перестал сгибаться пополам.
– Вдруг мы следующими станем? Вдруг Странник этот всё узнает? Мы ведь не сможем оммёдзи обдурить! Не сможем!
– Да мало ли, кто этот проходимец вообще такой! Кто сказал, что он и правда Странник? Уши большие и зубы острые ещё ни о чём не говорят. С ним девчонка тем более, а я никогда не слышал, чтобы Странник брал себе учениц. А даже если и он это, то нам же оно на руку, нет? Пусть изгонит эту тварь, и ничего нам бояться не надо будет!
– Боюсь, боюсь… Всё равно боюсь… Плохо сплю по ночам.
– Ты ведь носишь с собой офуда, которые я тебе дал? Носишь. Ширмы расставила, талисманы развесила, как каннуси говорил? Расставила и развесила. К Шину больше не ходишь? Не ходишь. В храме молишься? Молишься. Мы с тобой под защитой ками, Акане, ибо заботимся о будущем всей провинции Кай. Господин Рео щедро отблагодарит всех, кто стоял на его стороне, когда всё свершится…
Кёко отпрянула резко.
«А госпожа Акане и впрямь та ещё страдалица», – подумала Кёко саркастично.
Пускай дедушка и говорил, что умение слушать и, когда надо, подслушивать – одно из оружий оммёдзи, делать ей то было крайне неловко, почти неприятно. Мужчина же за окном вроде бы стал одеваться… Должно быть, окончательно разочаровался в их встрече. Снова зашуршала ткань, зарябили тени. Голая фигура госпожи Акане оставалась неподвижна на футоне, пока она плакалась:
– Нет, нет, не могу так больше. То не жизнь, а сплошь страдание! Надо рассказать. Надо во всём сознаться!
Она натянула и запахнула наспех юкату, повязала подобранный с пола пояс и попыталась встать. В щелях створок только и успели что мелькнуть её округлые бёдра и гладкие узкие плечи, которые масляный фонарь укутал в лучи янтарного света. Но мужчина вдруг эту невесомую накидку с неё сорвал, схватил Акане за обе руки, и фонарь отчего-то затух.
– Замолчи же, замолчи! Надоело уже твоё нытьё. Успокойся!
– Пусти!
– Слушай сюда. Думаешь, полюбит тебя и примет Шин Такэда после того, как ты ему всё расскажешь? Или Рео? Или кто-нибудь другой? Им будет достаточно узнать о нас, чтобы ты рядом со мной на виселице болталась, не говоря уже о том, что это ты наложила то проклятие. Мы с тобой единое целое, Акане. Умение сверкать голыми сиськами всё равно не поможет тебе стать женой даймё, а вот я помогу. Ты только мне по-настоящему и нужна, слышишь? Слышишь? Успокойся, Акане! Глупая избалованная девка!
Вряд ли после таких слов хоть кто-то бы и вправду успокоился. Вот и госпожа Акане задёргалась
