Сказания о мононоке - Анастасия Гор
А может, и по другим, более недоброжелательным к самому даймё причинам…
– Вы помните, когда именно в замке стали происходить несчастья? Или когда, на ваш взгляд, всё началось? – спрашивала одно и то же Кёко битый час то у одного самурая, то у другого. И никто ей не отвечал. Кёко приходилось перекатываться с пятки на носок, а иногда даже подпрыгивать, чтобы заглянуть очередному самураю под шлем и увидеть там хотя бы линию губ, настолько высокими они были. – А-у, господин? Это поручение Рео Такэда! Вы слышите? Я должна опросить всех жителей замка… Пожалуйста, поговорите со мной! Я здесь, а-у!
Следующий самурай, уже четвёртый по счёту, безучастно стоял в конце коридора, соединяющего южное крыло с западным, и упрямо делал вид, что никакая девчонка в одежде мико, которую Кёко не на что было сменить, не мельтешит перед его глазами. Отказываясь сдаваться, Кёко навернула ещё несколько кругов по этажу, затем тихонько поднялась на третий, предназначенный для более важных особ. Там, в случайно обнаруженном закутке, где самураи отдыхали, трапезничали и играли в маджонг, ей наконец-то повезло.
– Чего тебе, девка? – гаркнул на неё каро, когда она пристала к очередному охраннику с расспросами. – Чего шастаешь тут без дела, людей моих от службы отвлекаешь?
– Учитель послал разузнать о жертвах.
– Так женщин на кухне иди спроси! Или ты считаешь, самураи пуще баб болтают? Безмозглые ёкаи…
– Я не ёкай, – возмутилась Кёко и поправилась, понимая, что иначе в защиту Странника ей нечего будет сказать: – Мы не ёкаи. Мы оммёдзи.
– Это не даёт вам со Странником права устраивать общественные допросы в замке благородного господина. Пошла прочь, пока я тебя не выпорол!
– Ну и ну! Где твоё хвалёное благородство, добрый друг? Она же всего лишь ученица. Хороший ученик всегда делает то, что ему велено.
Кёко натянулась, как струна, вдруг оказавшись между двумя мужчинами – главой самурайского клана, всё время держащего руку на эфесе своего меча, и дзёдаем, позвякивание ключей на поясе которого, как и его шаги, Кёко от страха перед каро даже не расслышала. Олень-нэцкэ погладил её по руке, когда управитель уже наклонился, жестом привлекая Кёко к себе и отваживая от неё недовольного каро.
– Пойдём, девочка. Я сам расскажу тебе всё, что хочешь знать. Только сначала уйдём отсюда, чтобы достопочтенный господин Рицу не дышал на нас огнём, а то он всё ближе к тому, чтобы превратиться из змеи в дракона. Не окажем ему такой чести.
– Слышал, ты разбил свою старую нэцкэ. Жаль, искусная была вещица, – уколол в свою очередь тот, кивнув на его пояс. – На оленя поменял? Хм… Олень – благородное животное, не терпящее притворства и пустой манерности. Определённо не твой выбор.
Дзёдай ухмыльнулся, а каро двинулся назад к самураям. Только прежде глянул на Кёко не иначе, как с холодным выверенным призрением. Впрочем, на управителя он смотрел ничуть не более дружелюбно, и это натолкнуло Кёко на мысль, что он сам по себе такой человек. А такого человека пусть Странник лучше сам опрашивает. Не хватало ей ещё порки у публичного столба!
Поэтому Кёко охотно пошла за дзёдаем, пускай у неё и начинали побаливать уши от того, каким натянуто-высоким голосом он говорил и как был без конца вежлив и улыбался. Он завёл её в комнатку для чайных церемоний со словами, что как раз собирался перекусить, самолично заварил им обоим матчу и предложил Кёко булочки на пару, от которых Кёко любезно отказалась.
– Так мне о жертвах рассказать нужно? Хорошо, хорошо. Я одну из них даже сам обнаружил, так что помню всё в мельчайших подробностях, записывай! Итак, первым убили дзёдая… Ох, нет, не меня, конечно! Я о прошлом управителе. Меня взяли как раз на его место. Имени не помню, но знаю, что задушили его прямо в постели, и лицо жуткое у него было, с высунутым языком и глазами навыкате. А под ногтями…
«Занозы», – сделала пометку Кёко и принялась повторять про себя всё шёпотом, как она привыкла это делать, чтобы не забыть.
Словно скрёб ими половицы перед смертью. Никакого чужого присутствия в комнате не нашли. Второй жертвой стал писарь, который после того, как Шин Такэда ослеп, писал за него письма в сёгунат и отчёты. Был обнаружен во внешнем рве со вспоротым животом, кишки плавали вокруг. Почти та же самая участь и следующего писаря даймё постигла, вследствие чего пошёл слух, что эта должность проклята. С тех пор Рео Такэда пишет письма вместо брата сам.
Четвёртой жертвой стал провизор, принимающий припасы у торговцев, – его насмерть затоптал в конюшне конь. Пятой стала личная служанка госпожи Акане, которая также обычно топит господам бани по субботам: она зачем-то наелась ликорисов, которые вызвали у неё почти мгновенную кому, и заживо сварилась в горячей воде, свалившись в офуро. Шестой жертвой была та самая служанка, выдавившая себе глаза и сбросившаяся в колодец. Господин Рео после этого нанял глухого старика, чтобы носил даймё еду и топил бани (женщины теперь боятся).
Седьмая жертва – тоже самурай, как тот одержимый труп. Был соратником Шина Такэда, воевал с ним бок о бок на войне, а как вернулся домой, встал во главе личной охраны с дозволения каро. Нёс караул возле покоев в часы Крысы[55] и Зайца[56]. В одну ночь оказался раздет догола, доспехи остались в коридоре, а сам повесился на вишнёвом дереве у того колодца, куда сбросилась служанка… Теперь спальню даймё караулят по двое, людей каждую неделю меняет и лично выбирает господин Рео.
«Ничего общего у жертв не было, – пометила Кёко также. – Кроме нескольких вещей: всех находили лежащими на животе лицом вниз, всех умертвили глубокой ночью и у всех следы удушья на шее, но увечья разные. Только первый, прошлый управитель, был задушен, и больше ничего. Остальных же будто бы…»
«Казнили?»
Кёко вежливо поблагодарила дзёдая за информацию и булочку, которую он всё-таки ей всучил и велел спрятать куда-нибудь в рукав. Она откланялась впопыхах, опасаясь, что последуют взаимные расспросы: кто они со Странником такие, откуда, правда ли он ёкай
