Сказания о мононоке - Анастасия Гор
– Не пей. Не ешь. Не мойся здесь!
Кёко прижала к груди дзюбан, который уже спустила с плеч, и судорожно оглядела пустой предбанник, где не было никого, кроме неё, – ни котов, ни тем более других людей. Только несколько кимоно висели на ширме, но то правда были всего лишь кимоно – Кёко даже проверила, осторожно потыкав в их складки пальцем. Затем она заглянула за сами ширмы, после – за выдвижной шкаф и стойку с кадками для омовения… Но так никого и не нашла.
– Кто это сказал? Здесь кто-нибудь есть?
Кёко не знала, успокоило ли её то, что ей никто так и не ответил, или же, наоборот, напугало лишь сильнее. Желание купаться точно сократилось вдвое. Она ещё минут десять боролась сама с собой, топчась посреди предбанника, пока всё же не разделась догола, решив, что коль ей даже не послышалось и кто-то подсматривает за ней, то в любом случае помыться надо.
– Хочешь сесть так, чтобы смотреть на восток или чтобы видеть запад? Говорят, если в онсене смотреть на запад, кости с зубами крепче будут, а если на восток – ноги и печень…
Кёко лишь чудом сохранила крупицы достоинства оммёдзи и не взвизгнула, завидев в купальнях Странника, развалившегося вдоль бугристого бортика на выступе. Погружённый в воду чуть больше, чем по пояс, он прислонялся затылком к плоскому нагретому камню и глубоко, размеренно дышал, позволяя подземному бурлению его баюкать. Сквозь матовую толщу воды проглядывались очертания бледного торса и вытянутых ног. Прежде чем Кёко опомнилась и задрала голову как можно выше к потолку, она мазнула взглядом и по его ключицам и груди: на них было что-то красное, но Кёко пришлось бы подойти поближе, чтобы сказать, что именно. От пара волосы Странника вились, складываясь в тугие чёрные колечки у висков и под острыми ушами, и руки его, мокрые, блестящие, будто покрывало тонкое стекло. Под этим стеклом проступал рельеф и мышцы, которые сложно было заметить в свободных пурпурных рукавах, но которые объясняли ту лёгкость, с которой Странник управлялся с Тоцука-но цуруги, и силу его ударов.
Кёко как стояла на краю онсена, замотанная в банное полотенце, так и вросла там в землю. Оставить его при себе, а не выйти голой, было-таки её божественным провидением, не иначе! Кёко просто опасалась, что здесь её подловит рыжий кот и снова начнёт тереться, поэтому решила, что лучше до конца разденется потом, когда будет спускаться в воду. Кота, однако, не оказалось – зато оказался лис.
Правда, неизвестно, что было хуже.
– Почему ты здесь?!
– А почему ещё ходят в онсен? – ответил, как всегда, вопросом на вопрос Странник, но на сей раз то было справедливо.
– Онсены разделены на мужские и женские вот уже как сорок лет! Приказом девятого сёгуната! Смешанные на всех восьми островах уже давно запрещены…
– Не забудь сообщить об этом императрице, потому что она, очевидно, не следит за современными нововведениями. – Странник пробулькал что-то ещё, погрузившись в воду по подбородок. Спустя минуту он вынырнул обратно, и тогда Кёко наконец разобрала: – Эта купальня предназначается для почётных гостей Её Величества. Тут по соседству есть ещё одна, обычная. Кишит котами. Там нэкомата намывают бакэнэко, причём буквально, языками… Если хочешь, можешь присоединиться к ним.
Нет, Кёко не хотела. Она запыхтела, топчась у кромки. Молочно-белая вода, пахнущая серой, набегала ей на ступни, щекотала, будто звала поскорее в неё нырнуть. Измотанное тело просило о том же. Не то чтобы Кёко была яростной поборницей старых нравов и традиций, вовсе нет. В детстве, примерно до шести лет, прежде чем между их телами стали появляться заметные отличия, они с Хосокавой всегда купались вместе, порой даже в одном офура, если нужно было согреться зимой после долгих снежных игр. А горячие источники в горах, право пользоваться которыми было закреплено за семьёй Хакуро ещё с незапамятных времён, и вовсе для мужчин и женщин никаких разделений не имели – просто ходили туда, как правило, по очереди. Вероятно, будь Кёко такой же старой – ой, то есть древней, – как Странник, на глазах у которого сменялись поколения, а вместе с ними – их законы, она бы тоже относилась к таким вещам гораздо проще. Подумаешь, мужчина! Подумаешь, голый! Подумаешь, хлопает рукой по выступу у себя под боком, с хитрой улыбкой приглашая сесть у него под боком и…
«Минутку, что-что он делает?»
Кёко закатила глаза, и тогда Странник закрыл свои, откинул голову на камень и лениво потянулся.
– Я не смотрю. Залезай быстрее, нам ещё масса работы предстоит.
– Я ведь не покроюсь от этой воды шерстью, правда?
– А?
Странник приоткрыл правый глаз.
– В одной детской сказке старый торговец забрёл в кошачий дворец и сам стал котом, когда его водой из местного источника окатили, – нерешительно пробормотала Кёко. – И я слышала голос в предбаннике…
– Голос? Что за голос?
– Предупреждение… Что мыться здесь нельзя, и есть, и пить… Эй, эй, что ты делаешь?!
Странник засмеялся и хлопнул по воде руками так, что брызги долетели до Кёко и окропили её лодыжки. Она тихо вскрикнула, отшатнулась и наклонилась, вглядываясь в кожу, проверяя, не лезет ли оттуда пучками мех.
«Фух, кажется, нет».
– Брось, – сказал ей Странник, снова смыкая веки. – Это не так работает. Обещаю, я никому не позволю превратить тебе в кошку. Как иначе мы странствовать будем? У меня ведь аллергия.
Поколебавшись ещё несколько секунд ради приличия и убедившись, что Странник действительно не смотрит, держит веки плотно сомкнутыми, Кёко осторожно развязала полотенце, спустила его вниз и, сложив у кромки, быстро шагнула в воду. Так торопилась поскорее залезть в неё, да поглубже, хотя бы по грудь, чтобы этой непроницаемой толщей укрыться, что в итоге чуть не поскользнулась и не нырнула носом, как форель.
Воздух был горячим, но вода – приятно тёплой. Запах серы поднимался от неё к лицу, накрывал вуалью с головой. Кёко не видела, но чувствовала, что уже раскраснелась. Она отплыла от сидящего Странника подальше, к противоположной стенке ванн, и примостилась там на пологом выступе. Снаружи онсен казался ей огромным, но сейчас, когда Странник тоже был здесь, вдруг сжался до размеров свечного
