Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова
– Отчего так больно, Тин? – отчаянно пробормотал Дан, надеясь отыскать в лице друга хоть какое-то избавление, надежду.
– Не думай о ней, – ласково ответил Тин, проявляя удивительную для своего характера догадливость. Он сразу понял, что Дан говорит сейчас вовсе не о физической боли, а скорее о другой, душевного толка.
– Мне теперь не хочется верить… Ни во что.
– Ты о чем это?
– В любовь…
Тин тяжело вздохнул и сердито взглянул на друга.
– Может, теперь и в дружбу перестанешь верить, раз Джехар оказался скотиной? Дан, приди в себя! Не надо обобщать частные случаи. Раз Одди совершила предательство, значит, она тебя не достойна, вот и все! Ты слишком хороший парень для нее, слышишь?
Даниел слабо улыбнулся и тут же поморщился от боли.
– Спасибо, Тин.
На этом их грустный диалог завершился, и ребята замолчали, слишком подавленные произошедшими событиями. Невыносимо тоскливо было возвращаться вот так: побитыми, униженными, с заломленными за спиной руками. Но еще тяжелее представлялась мысль о друзьях: Артуре, Тоде, Диане. Где они сейчас? Оказалась ли судьба к ним благосклоннее, добрались ли они в Гвибеллград? Что с Питом, Четверкой? Неужели они все были заодно с мерзким Джехаром?
Подобные мучительные мысли сопровождали бедных пленников, покуда они монотонно тряслись в телеге, изредка сопровождаемые глумливыми окриками полидексян. Над ними издевались, это отчетливо ощущалось, хотя чем они от них, по сути, отличались, цветом кожи? Конкретно Дан и Тин не сделали им ничего дурного, однако раз невзлюбив беруанцев, они применили это обобщение и к двум беспомощным подросткам, которые решительно ничего не могли им противопоставить, кроме хмурых взглядов, да дерзких речей. Оделян с Джехаром больше не было видно; впрочем, этот факт никого не расстраивал. Монотонно и грустно продолжали пленники свой путь, уже ни на что особенно не надеясь. Они сами не заметили, как добрались до Той-что-примыкает-к-лесу. Знакомые места, почти родные, да только увы, дорогой сердцу край не сулил им ничего хорошего. Здесь их ждет испытание на прочность, ибо полидексяне хотели от них невозможного: чтобы они показали им местонахождение школы и таким образом сдали своих друзей.
По приезде незадачливых пленников разместили в сырой землянке – вероятно, курятнике. Правда, птиц здесь уже не было, остался только характерный запах куриного помета, плесени и сырости. Та-что-примыкает-к-лесу и раньше была не в пример бедной, разрушенной, чахлой, но теперь она сделалась таковой вдвойне, а то и втройне. Казалось, даже дышать стало тяжелее: воздух загустился, повсюду горели едко-желтые костры, нестерпимо пахло дымом и пряно – специями, а буйные кони звенели бубенцами так громко, что болезненно отдавалось в ушах. На несколько дней про пленников забыли, подарив им призрачную надежду – а вдруг все обойдется? Изредка к ним заходили и кидали в ноги заплесневелые лепешки и куски сухого творога, иногда давали попить кумыса. Приятели старались не жаловаться и поддерживали друг друга как могли.
В один из дней их однообразное времяпрепровождение разбавилось загадочным визитером, о приходе которого объявил Кэшью.
– За тобой, беруанец, – гнусно улыбаясь, указал он на Тина. Бедный юноша поежился под его неприятным взглядом. Ему сделалось нехорошо. Неужели его сейчас станут допрашивать?
– Не боись, короед трусливый. Забрать тебя хотят.
Тин обменялся с Даниелом испуганным взглядом и медленно, будто загипнотизированный, побрел за Кэшью. Удушье рывками хватало его за горло, ладони леденели и покрывались потом. Тин тоже не считал себя героем: именно поэтому страх так терзал его, ведь он был уверен – своих предать он не сможет ни при каких обстоятельствах.
Они проходили мимо расшитых золотистыми нитями полидексянских обозов и биваков, кругом до небес пылали оранжевые костры, пьяные нукеры важно шествовали сквозь дымовые завесы, проходя таким образом обряд очищения, шаманы размахивали опахалами в их сторону, повсюду стоял смрад фекалий, гари, баранины и амбры. В какой-то момент Тина завели в один из деревенских особнячков; хозяев тут, разумеется, уже не было. А затем безжалостный конвоир оставил испуганного до смерти юношу одного. Шатаясь от непривычно долгого лежания взаперти, Тин побрел вперед, отчаянно цепляясь руками за шершавые деревянные стены. Тошнотворный страх сковал ему внутренности: куда, зачем?
За неказистым столом на кухне кто-то сидел: огромная сгорбленная фигура напоминала бурого медведя. Тин ожидал встретить хатуга Кэнта, обычно проводившего допросы, однако вместо этого увидел до боли знакомый кафтан с поблекшими пуговицами, неопрятный затылок с поседевшими клоками светлых волос и мелко вздрагивающие плечи, как всегда бывало, когда отец сильно нервничал.
– Па-…—Тин хотел сказать «папа», однако последний слог корявым сучком застрял у него в глотке.
Дорон вздрогнул, медленно подняв голову. Предзакатные отблески солнца, пробивавшиеся сквозь мутное оконце, зловеще освещали его сумрачное лицо, которое сейчас исказила неестественная, подобострастная улыбка. Тин не припоминал, чтобы отец раньше так ему улыбался.
– Тин! – с чувством произнес Дорон, вскочив на ноги и заключив сына в крепкие объятия. Тот не отстранился, а когда родные руки обхватили его за плечи, глаза Тина увлажнились подступающими слезами.
– Я так рад, что с тобой все в порядке! Как только я узнал, что ты здесь, в Той-что-примыкает-к-лесу, я, не раздумывая, отправился за тобой!
– Но как тебя пропустили полидексяне? —с удивлением поинтересовался Тин. – Они ведь… повсюду.
– Ты же знаешь, какие у меня связи в Крыле короля. Договорились с кем надо и вот. Мне разрешили с тобой встретиться, и не только это! Я заберу тебя домой, к маме и сестрам! Ты ведь хочешь на дерево, сынок?
Тин глупо улыбнулся, давясь слезами. Хотел ли он? Разумеется. Однако туча набежала на его лицо, и он робко отстранился.
– Ты заберешь нас вместе с Даном, ведь правда?
Дорон с грустью покачал головой.
– Я договаривался только по поводу тебя, мой мальчик. Но, думаю, они не откажут отпустить и Даниела. Тем более, что смысла вас удерживать уже не будет. Я принес тебе кое-что из гнездима, сынок, ты ведь голоден, да? – с этими словами отец суетливо принялся доставать из холщовой сумы вкусно пахнущие беруанские деликатесы: столь любимые Тином короеды в мятной глазури, копченое голубиное мясо, фирменный гусеничный рулет.
Любитель вкусно поесть жадно повел носом: в последнее время он так дурно питался, что не отказался бы теперь от изысканного угощения. Горькая обида на отца уже давно прошла, да и разве пристало долго обижаться на горячо любимых родителей? Людей столь важных в жизни каждого ребенка.
Тин смущенно присел напротив отца и принялся жадно набивать рот едой;
