Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Лесана улыбнулась.

Лют на ощупь спустился, забрался в уже запряжённую повозку и развалился на соломе. Обережница кивнула служке, чтобы тот помог поднять в возок упирающуюся козу. Однако животинка чуяла запах волка и жалобно блеяла.

Лют забавлялся. Мужик взопрел. Служка суетился. Словом, та ещё потеха. Лесана, спрятав улыбку, подошла к блеющей скотине, положила ладонь между широких изогнутых рогов и погладила. Бледные искорки дара мелькнули и погасли. Коза успокоилась и позволила поднять себя в повозку, где улеглась, поджав ноги.

– Уф! – с облегчением выдохнул хозяин. – Ну, поехали?

Обережница кивнула и тронула поводья. Телега медленно покатилась вперёд. Всю дорогу мужик, назвавшийся Кривцом, с недоумением косился то на козу, то на беспечно дрыхнущего Люта.

– А этот чего с нами едет? – осторожно спросил мужик, кивнув на оборотня.

– Это брат мой, – отмахнулась Лесана. – Домой везу из Цитадели. Глаза ему там лекари правили. От скуки извёлся, потому и взяла с собой.

Лют тем временем сел и поинтересовался у сопутчика:

– А расскажи-ка, на кой ляд ты с козой попёрся за тридевять земель?

Мужик горестно вздохнул и вытер повлажневшие глаза.

– Сношенька у меня хворает. Вот сын-то и отрядил в город козу купить.

Лесана, зная поганый язык Люта, внутренне подобралась, ибо всем нутром почуяла, что он на это скажет. Даже повернулась, чтобы пресечь. Но оборотень сдержался, лишь удивлённо спросил:

– Коза-то ему зачем?

– Дык не ему, – ответил Кривец. – Дитю. В конце голодника́ сношенька-то родила. Раньше сроку. Сама измучилась, чуть не померла. А дитё вовсе синюшное. Ну и молока у ней нет. Вот и везу… – Он уныло кивнул на подрёмывающую козу. – Козьим молоком-то и не таких выхаживали. Но какая ж скотина досталась упрямая!

Лесана подивилась тому, каким застывшим сделалось вдруг лицо Люта. Оборотень глядел в пустоту и задумчиво молчал весь остаток пути.

К Шумере подъехали уже в сумерках. Кривец чин по чину зазывал переночевать, но Лесана отнекалась. Ей не хотелось оставаться в веси. Пойдут встречать-привечать, поклоны бить, спрашивать, разговоры разговаривать. Тьфу. В лесу хоть тихо и не донимает никто.

Мужик ушёл, таща за рога упирающуюся козу. Девушка же повернула обратно и всего в полуверсте от деревни остановилась на ночлег. Обнесла телегу с лошадью обережной чертой. Дара не пожалела. Так спокойнее.

– Костёр не буду разводить, – сказала она оборотню. – Давай повязку сниму.

Волколак повернулся.

– Лесана, он правду сказал?

– О чём? – не поняла она.

– Вы выхаживаете детей козьим молоком?

Обережница кивнула.

– Мама, когда Русая родила, намаялась без молока. Так и пришлось просить у соседей козу. Несколько седмиц перебивались, а там уж отец с ярмарки привёз нам Нарядку. Тоже бодливая и упрямая попалась, но молоко хорошее давала: жирное и много. Почитай, Руська только этому молоку благодаря и выжил.

– Вон оно что… – В голосе собеседника слышалась горечь. – Хорошо, когда так.

Лесана посмотрела на него озадаченно.

– А ты не знал?

Оборотень усмехнулся.

– У нас нет коз.

Девушка по-прежнему не понимала.

– Как же вы выхаживаете детей, ежели мать умерла или не может кормить?

Лют посмотрел ей в глаза и ответил:

– Никак. Таких детей убивают.

– Кто? – Не то чтобы Лесане и впрямь было любопытно, скорее, она просто не совладала с потрясением, которое произвели на неё слова собеседника.

– Отец, – жёстко ответил оборотень. – Кто же ещё?

От этой злой прямоты Лесану продрал мороз. Зачем только она стала расспрашивать? В самом деле, откуда у них взяться козам? А ежели и возьмутся, от страха околеют. Да и как кочевать стае с козой?

Внезапно девушке стало жаль своего спутника. Так жаль, что сердце в груди защемило. В страшном раздоре живут и люди, и ходящие. И всем от этого раздора одинаково плохо. А ежели присмотреться, увидишь: горькая доля выпала каждому, и у каждого своя боль.

Боль!

Лесана подпрыгнула. Оборотню, видать, не понравилась её унылая задумчивость. Он больно ущипнул спутницу за плечо, спросил с усмешкой:

– Жалеешь? Это зря. Жалость – право сильных. А ты не сильнее меня.

Обережница внимательно посмотрела на волколака. Тёмная сила и тёмная правда жили в душе Люта. А ежели и казался он иной раз человеком, то потом дорого приходилось платить за самообман.

– Нужен ты мне! – огрызнулась девушка, которой, несмотря на обидный щипок, всё одно было его жаль.

Никогда прежде она не видела у обыкновенно беспечного оборотня такого мёртвого взгляда, как нынче.

– Лучше вот что скажи. – Лют вытянулся на соломе и с привычной беззаботностью продолжил: – Кто тебя испортил?

– Что? – Лесане показалось, будто сердце у неё застыло, а потом обвалилось, словно в пропасть рухнуло.

– Ты вкусно пахнешь, я же говорил. – Лют ухмыльнулся. – Но невинные девушки… У них другой запах. Вот я и спрашиваю: кто тебя испортил?

От унижения и обиды у Лесаны заложило уши, щёки покраснели, а ладони заледенели. И только в груди билось тяжко, надрывно: бум-бум-бум! Весенняя ночь понеслась хороводом вокруг телеги. Мир зашатался. Язык прилип к нёбу. А в висках всё грохотало, грохотало, грохотало…

– Лесана! – Голос Люта донёсся словно из-под толщи воды.

Оборотень встряхнул собеседницу за плечи. Руки его даже сквозь одёжу ощущались обжигающе горячими. Поблазнилось, что на теле останутся красные пятна ожогов.

Девушка высвободилась, сказала спокойно и ровно:

– Ложись спать.

Но те же самые горячие ладони развернули её лицо. Звериные глаза мерцали в темноте.

– Скажи, ты отомстила?

Лесана не сразу поняла, что он спрашивает.

– Ты отомстила за себя? – Лют смотрел требовательно и зло.

Слепая паника отступила. Вернулись запахи ночи, шум деревьев, лёгкое дуновение ветра. Лесана с трудом сглотнула. Во рту было сухо. Отрешённо и устало она вспомнила бледного, осунувшегося Донатоса, готового опуститься на колени. Вспомнила его полные мольбы глаза, а также покорную готовность унизиться и ответила:

– Да.

– Это хорошо, – гораздо спокойнее ответил оборотень. – Месть утешает и побеждает страх.

– Месть убивает. Наказание учит, – без выражения сказала Лесана.

Она повторила слова наставника, надеясь, что Лют отстанет. Однако волколак фыркнул, показывая, что не считает подобные измышления верными или достойными внимания.

– Большинство ничему уже не научить. Так что не стоит тратить на них и без того короткий, отмеренный нам срок. Лучший способ усмирить всякую погань – убить её.

Лесана повернулась к собеседнику.

– Значит, мне следовало убить тебя ещё тогда, в Невежи?

Оборотень пожал плечами.

– Это избавило бы тебя от множества хлопот. От этой беседы уж точно. Но помимо мести и злобы есть ещё выгода. Ты оставила мне жизнь из здравого смысла. Да и за что тебе мне мстить? – Он