Лейтенант спасательной службы - Михаил Александрович Михеев
Выслушав рассказ, Истомин некоторое время молчал. И Доната не выдержала первой.
– Презираешь меня, да?
– Скорее, понимаю. Но не одобряю. Впрочем, не знаю, как бы сам поступил на твоем месте.
Не знал. И даже представить себе не мог. Потому что того, кто рискнул бы тронуть любого из его семьи, искали бы все. И нашли бы. Но – тут разница в социальном статусе. Так что представить себя на месте Донаты у Истомина в принципе не получалось.
А вот что Донатой заинтересовалась их служба безопасности, это как раз нормально. Из любой девочки на подтанцовке можно сделать звезду. Вопрос лишь в том, надо ли это мужчине. А вот человек, который сможет при минимуме навыков самостоятельно разработать, грамотно спланировать и провести операцию, да еще и неплохо замести следы, редкость. Тут и мозги нужны, и особый склад ума. Уж это Истомин знал точно – мать в такой же кухне не один год варилась. И пройти мимо подобного экземпляра для контрразведки – верх непрофессионализма.
Снова возникло неловкое молчание, но на этот раз перерасти в продолжение разговора оно не успело. Вначале явилась Александра, шугнула педагога и отчитала Истомина за то, что он постороннего за пульт сажает. Затем и остальные подтянулись – еще полчаса – и можно начинать разгон. Как раз можно успеть чаи погонять перед стартом.
И все же наличие людей, на которых можно скинуть мелкие бытовые проблемы, это безусловный плюс, думал Истомин, глядя на то, как девушки собирают на стол. Кстати, очень эстетичное зрелище. Притом, что так думал не он один – вон, Жан пятую точку Вероники взглядом ласкает так, что та еще немного, и задымится. Пилот спрятал усмешку, но тут Жан решил от взглядов перейти к словам. Видимо, длительное воздержание давало о себе знать.
– Вероника, вам помочь?
– Хочешь – иди, помой посуду.
– Мытье посуды ущемляет мое достоинство.
– Тогда мой ее руками.
На этот раз не рассмеяться было еще сложнее, но Истомин мужественно справился с задачей. Впрочем, Жана слова девушки не остановили.
– Вероника, я ж любя. Пойми, ты мне ночью приснилась.
– Ничего, это отстирывается.
На этот раз Истомин не выдержал и громко, на весь салон, рассмеялся. Точнее, самым неприличным образом заржал. И все остальные тоже. И даже Жан – то ли характер его позволял уметь смеяться над собой, то ли хватило ума свести пикировку к шутке. Оба варианта Истомина как капитана устраивали.
Когда «Звездный ветер» уходил из системы, Истомин смотрел на звезду даже с некоторой долей ностальгии. Все же ему, скорее всего, уже никогда не придется сюда вернуться. Разве что в старости – выйдет в отставку генералом, купит личный звездолет да отправится по местам боевой славы, прошлое вспомнить. Но то вряд ли – дед говорил, и не верить ему смысла не было, что возвращение через много лет в места, где тебе было хорошо, приносит лишь разочарование. Так что – вряд ли. Поэтому он некоторое время стоял, глядя на медленно удаляющееся светило, и старался запомнить как можно больше. Увы, ни фотографии, ни видеозаписи не смогут передать всего величия картины. Нарисовать же он не смог бы при всем желании – это было как раз то искусство, которое так и не далось бравому космонавту.
А звездолет между тем разгонялся, не очень быстро, но ровно и мощно. Истомин решил не напрягать лишний раз двигатели, и корабль шел в щадящем режиме. С этим решением были согласны все – и Жан, как и любой механик, предпочитающий ровные и спокойные параметры, и Александра, у которой было чуть больше времени, дабы лишний раз проверить прокладку курса, и сам Истомин – чем ровнее разгон, тем мягче выход в гиперпространство и меньше коррекций потребуется впоследствии. Что касается педагогов, то их мнения и вовсе никто не спрашивал.
Выход в гиперпространство прошел ожидаемо штатно, даже не тряхнуло, и Истомин не знал, считать это добрым знаком или, наоборот, дурным предзнаменованием. С одной стороны, такой выход облегчал пилотирование, с другой – закон вселенского равновесия никто не отменял, в том числе и по отношению к неприятностям. То есть их количество распределяется примерно равномерно, и если их нет вначале, то что-то глобальное запросто может вылезти под конец. Суеверие, конечно, однако любой космонавт скажет: приметы могут оказаться надежнее инструкций.
Впрочем, маятник равновесия сработал тут же, едва они с Александрой покинули рубку. Дикий вопль, потом еще один, звон разбитого стекла и «Не подходи, убью…» звучали столь органично, что даже визг Донаты, поддержанный через секунду таким же, но на пол-октавы ниже от Вероники, не смогли разрушить это выдающееся сочетание. Космонавты переглянулись – и бросились по коридору к эпицентру безобразия, который располагался за первым же поворотом. И там было, на что посмотреть.
Малая зона отдыха, где пассажиры могли посидеть, коротая время за разговорами и чашечкой кофе, сейчас напоминала что-то из фильмов про апокалипсис. Диваны перевернуты, один и вовсе вспорот, содержимое посудного шкафа валяется грудой мелких осколков, пол залит чем-то отвратительно липким. И, как апофеоз батального полотна, здоровенная… Хотелось бы сказать «женщина», однако внешностью это заплывшее жиром и отекшее от пьянки чудо выглядело совершенно бесполым. Рваный халат и столовый нож, которым она размахивала, довершали картинку.
– Пожалуй, не ограничивать их в потреблении спиртного в течение полета было не самой лучшей идеей, – хмуро сказала Александра.
– Это точно. А чья она?
Это был вопрос серьезный и интересный. Никто не разрешал. Но и никто не запрещал. Просто так сложилось с первого дня, и на работающую систему никто не обращал внимания. И вот результат – «белочка» во всей красе. И женщина, размахивающая ножом, была действительно опасна, хотя бы потому, что зарезанному все равно, пьяной или трезвой оказалась державшая нож рука.
А баба продолжала орать, и из ее словесного поноса было ясно, кто ей привиделся. Французские десантники, что, в общем-то, для уроженки Магриба не так уж удивительно. Судя по возрасту, она могла этих умников своими глазами видеть и,
