Калейдоскоп миров - Хайдарали Мирзоевич Усманов
……….
Ночь на “Рассекателе” не была обычной ночью. Здесь, где сутки считались по биению реакторов, она была глубоким застывшим интервалом между импульсами систем. Ангар, где теперь прижился корвет, тихо гудел, в такт работавших дронов и многочисленных насосов. И лишь в центральной лаборатории, что находилась по соседству с этим ангаром, свет мерцал, как свеча в могиле.
Контейнер, о котором шла речь, хранился в верхней грузовой ванне – старый герметичный сейф, ничем не примечательный среди десятков других, если смотреть по его внешнему виду. Матовый металл, рельефные заварные швы, клейменная маркировка на крышке. Он был доставлен вместе с грудами извлечённых из “Древа” других обломков. И практически все эти обломки всё ещё пахли древними мирами. Никто из экипажа не помнил, что именно лежало внутри при загрузке. Содержимое перечислили как “мешанину артефактов, крошек, упаковок и фрагментов”. Но память систем – и, что важнее, память самого “Рассекателя” – держала в себе слабый, как эхо, сигнал.
Эхо ожило в ту минуту, когда ночной дежурный техник, молодой орк по имени Торуг, опустил руку на панель проверки герметичности. И сканер выдал странный ответ – колебание в спектре, которое он ни разу не видел в своей практике. Действуя словно на голых инстинктах, он потянул шеврон аварийного открытия и, соблюдая протокол, запустил пассивную распаковку – внешняя камера, вакуумный шлюз, медленное вытеснение атмосферы в сборный ресайклер.
Крышка приподнялась на пару сантиметров – и на этом же дыхании лаборатория наполнилась едва уловимым оттенком звука. Это не был шум в привычном смысле. Это был тон – тусклый, многослойный, как вздох, протянувшийся вдоль панелей. Торуг замер на месте. Его пальцы нервно задрожали. На экране прибора связи мелькнула подсказка:
“Регистр фрагмента – аномалия. Материя типа “Душа” – частично совпадает.”
Но визуализация не успела развернуться, как из контейнера показался небольшой кристаллический осколок, чёрный, будто выплавленный из тени, и в то же мгновение панели камер начали моргать – сначала синхронно, как пульс, затем хаотично.
Эта маленькая чёрная искра, не больше кулачка. И она не светилась привычным светом. Её поверхность переливалась узорами, будто кто-то вырезал на ней микросеквенции, и эти узоры сами по себе испускали слабые модуляции света. Сканер тут же выдал спектр, и над цифровыми линиями пробежали метки:
“Фрактальная подпись… Совпадение больше девяносто восьми процентов с профилем зоны-альфа. Точка объединения четырёх аномалий. Миметическая структура… Частичная… Эмиссия… Низкая, пульсирующая…”
Первой реакцией “Рассекателя”, который контролировал всё происходило на его борту, была холодная, машинная аккуратность. Аварийные ксенонные кольца вокруг контейнера вспыхнули, автоматические манипуляторы задвинулись, образовав защитный каркас. Дальше в дело был запущен привычный набор протоколов. Изолировать объект… Поднять локальный щит… Включить спецпрограммы очистки и стерилизации… Перенаправить данные в песочницу… Но объект не поддавался внешним силовым полям так, как металл или кристалл. Его эмиссия просто “переползала” по полю, как тёмная рябь, ищущая лазейку.
Торуг, защищённый солидным руническим скафандром, посмотрел на маленькую чёрную штуку через смотровое стекло. Его дыхание было слышно в наушниках, оно казалось громким в сравнении с безмолвием. Кристалл излучал то же самое, что и аномалия. Не столько энергию, сколько образ – фрагмент паттерна, отголосок памяти. На голограмме что-то пронеслось – отрывок видения. Коридоры, в которых растут каменные деревья… Люди и не-люди, собирающие вокруг светящихся колодцев… Ритуалы и шёпоты… Потом взрыв… Потом… Тишина… Абсолютная. Звуковые метки в колонках повторяли это видение как звук внизу шкалы – не слышимый, но ощутимый в висках.
Торуг, молодой мужчина – орк с руками, привыкшими к чёткому механическому ритму, почувствовал, как у него внезапно появляется странное желание подойти ближе. Как будто кристалл шептал:
“Посмотри… Ближе посмотри…”
И сам этот шёпот был тёплым и мягким. Фактически усыпляющим. С трудом встряхнувшись, он нервно отдернул руку. Руны на его скафандре едва поблёскивали. На его шлеме включилась автоматическая нейрофильтрация:
“Влияние психосемантики – попытка. Включить усиленный барьер.”
Но его голос, тихий и сдавленный, успел прохрипеть в общий канал:
“Командир? Я… Кажется, это – та самая материя… У нас… В контейнере…”
Кирилл в это время он был всё ещё на мостике. Всё это он почувствовал не как звук, а как импульс в синхросети:
“Контакт с фрагментом. Соответствие.”
Через связь прошло короткое “раздражение” – корабль, чуткий к своему “я”, как будто напрягся. Он мгновенно понял, что это не случайная находка. Это – ключ. Или… Ловушка…
– Локализовать находку в трёхслойной усиленной камере. Не позволять ни одному сигнальному подканалу подключиться к нему. – Приказал он, стараясь чтобы его голос звучал достаточно ровно. – И сразу запускайте спектральный анализ. Полный. И поставьте на модуль на “песочницу”. Никаких визуализаций за пределами лаборатории. Я подойду лично.
“Рассекатель” подчинился, но подчинение это было не простым исполнением. У парня было стойкое ощущение, что корабль тоже присматривался, будто сам хищник почувствовал запах наживки. Камера запечаталась, манипуляторы сняли кристалл и поместили его в сферу глубокого вакуума. Но даже сквозь толстое бронированное окошко камеры отдавала странное мерцание. Узоры на поверхности осколка становились отчётливее, будто кто-то надел миниатюрный голографический проектор и начал высеивать по кромке памяти новые символы.
Лаборатория заполнилась процедурами. Спектры – гамма… ультрафиолет… рентген… инфракрасный… нейтронное сканирование… Всё сводилось в один свод данных. “Нокс” проводил трансляцию в песочницу древнего ИИ гномов, и тот пытался прочесть код. Кристалл давал отпечатки, которые не укладывались в алфавиты – они были более древние. Ритмы… Соотношения… Математические последовательности в форме завитков… Была и биосигнатура. Почти незаметное дыхание, как у застывшего на месте существа, что сдерживает дыхание. Это дыхание то усиливалось, то утихало, словно реагируя на любое приближение.
Через два часа анализа, “Нокс” выдал первую жуткую фразу:
“Сопряжение – фрагментарное… Внутренняя память – активна… Воздействие на нейропаттерн – рисковано…”
Но внизу, в спектре тахионных шумов, “Нокс” обнаружил нечто ещё. Частоты, которые совпадали с резонансами его собственных артефактных контуров – те самые, что когда-то использовали для привязки сознаний к кристаллам. Это означало одно. Подобный фрагмент мог взаимодействовать с архитектурой корабля не только через обычные интерфейсы, но и через более тонкие, почти метафизические слои – через эту тонкую “память” материи, что хранилась в “Рассекателе”.
– Если он синхронизируется с нашей шиной… – Внезапно и тихо сказал Торуг, – он может прочесть всё подряд. И если он сможет… – он не договорил. Но на его лице застыла смесь ужаса и восхищения.
Кирилл медленно подошёл к
