Варяг III - Иван Ладыгин
Он повернул голову, сначала к Торгниру, потом к Лейфу…
Торгнир кивнул, не отводя глаз от брата.
— Клянусь. Перед богами и людьми.
Лейф выдохнул струю пара, белой змеей извивающейся в холодном воздухе.
— Клянусь.
Старый законохранитель обратился сразу к двум армиям:
— Народ Альфборга! Народ Буянборга! Все, чьи глаза видят и чьи уши слышат! Вы — свидетели! Клянетесь ли чтить волю богов и принять исход боя, каким бы он ни был⁈ Клянетесь ли не поднимать оружия за проигравшего, если бой был честен⁈
С нашего холма донесся низкий и слитный гул, исходящий из сотни глоток: «Клянемся!». С их стороны — тихое, сдавленное, нестройное бормотание. Но клятва была дана единогласно.
Тогда законохранитель достал из-за пояса короткий ритуальный нож с костяной рукоятью. Без колебаний он провел лезвием по своей морщинистой, высохшей ладони. Темная кровь выступила медленно и густо. Он протянул руку и встряхнул ее над основанием шеста. Несколько капель упали на мокрую землю, смешались с дождевой водой и тут же впитались, оставив лишь легкий розовый оттенок на грязи.
— Земля приняла жертву. Кровь свидетельствует! — Он отступил, волоча за собой плащ по грязи. — НАЧИНАЙТЕ!
Лагман отступил к своим. И в этот миг я перестал быть Вадимом. Окончательно и бесповоротно. Дождь, что стекал за воротник моей кольчуги, за шиворот, ледяными ручьями по позвоночнику — был моим дождем. Грязь, липкая, вязкая, прилипшая к сапогам так, что каждый шаг требовал усилия — была моей грязью. Эта тяжесть в груди, это каменное, холодное предчувствие конца, эта тошнотворная пустота в желудке — все было моим… Я вписался в эту мокрую холодную сагу. Стал ее чернилами. Стал ее последней, дрожащей строчкой…
Братья начали медленный и невероятно напряженный танец вокруг ясеневого шеста. Лейф двигался тяжело и монументально. Его сапоги глубоко вязли в грязи, с каждым шагом оставляя рваные, глубокие следы-кратеры. Он был как ледокол, пробивающий себе путь через хлюпающую пучину. Торгнир ступал осторожнее, расчетливее, стараясь нащупать более твердые участки, но грязь везде хлюпала и обволакивала его ноги по щиколотку, пытаясь удержать и замедлить.
Первый удар, как и положено, принадлежал старшему — Лейфу. Это был пробный выпад — широкий, размашистый, с полным оборотом корпуса, предназначенный не убить, а измерить дистанцию, прощупать пространство, понять, как движется брат. Его тяжелый меч со свистом, похожим на крик большой птицы, рассек воздух и струи дождя.
Торгнир отступил на полшага — и клинок, тяжелый и неумолимый, прошел в сантиметре от его груди, рассекая только холод и влагу. Ответный удар был молниеносным, рожденным из короткого, резкого толчка запястья — тонкое, гибкое лезвие метнулось, как жало гадюки, к открытому предплечью Лейфа.
Лейф отдернул руку в последний миг, и сталь лишь чиркнула по мокрой, загорелой коже, оставив тонкую алую черту, из которой немедленно выступили капли крови, смешавшиеся с дождевой водой.
И понеслось… Танец стал войной.
Лейф обрушился градом ударов. Он рубил сверху, сбоку, пытался подсечь ноги, зацепить щит. Его собственный щит он использовал не только для защиты, но и как дубину, как таран — короткие, мощные удары ребром или умбоном, чтобы сбить с ног, оглушить, опрокинуть, нарушить хрупкое равновесие брата на скользкой земле.
Торгнир же ускользал от этого жестокого натиска. Он танцевал в узких промежутках между взмахами, скользил по грязи, как тень, движимая ветром. Его длинный меч был повсюду — он колол в лицо, в шею, когда Лейф замахивался, бил по кистям, по предплечьям, резал по бедрам и икрам, оставляя неглубокие, но болезненные и кровоточащие раны. Он истощал, изматывал, отравлял каждую секунду болью и кровопотерей.
Лейф, разозленный постоянным ускользанием, вложил в удар всю свою мощь. Он занес свой широкий клинок для сокрушительного удара сверху, с намерением раскроить брата от плеча до пояса. Торгнир, вместо того чтобы уклоняться, что было бы разумно, сделал неожиданное — он шагнул навстречу, под самую дугу удара, и поднял свой собственный, более легкий меч для парирования. Он подставил его ребром, под самый угол атаки.
Удар пришелся в слабую часть клинка Торгнира…
Раздался сухой, трескучий, животрепещущий звук, похожий на сломанную кость огромного зверя.
Меч Торгнира сломался пополам. Верхняя часть, с яркой, короткой вспышкой искр, отлетела в сторону, кувыркаясь в воздухе, и с глухим плюхом упала в грязь, где и утонула. В его руке остался обломок с зазубренным, рваным краем длиной едва в локоть.
Лейф, воспользовавшись шоком и моментом, ринулся вперед, чтобы добить. Но его собственный меч, вложенный в этот чудовищный удар, встретил на пути щит Торгнира, который тот инстинктивно подставил под самый корень атаки. Еще один сухой, отчаянный хруст — и рукоять меча Лейфа осталась у него в сведенной судорогой руке, а само лезвие, отломившись у самой гарды, с жутким скрежетом вонзилось в дерево щита брата и застряло там, торча вбок, как абсурдное украшение.
На мгновение они замерли в нелепой, сюрреалистичной позе — Лейф с рукоятью, из которой торчал острый обломок в палец длиной, Торгнир с окровавленным обломком в одной руке и щитом, отягощенным чужим клинком, в другой. Дождь лил на них. Дыхание вырывалось клубами пара. В глазах у обоих стояли шок, боль, и понимание, что все пошло не по плану.
— ТОПОРЫ! — громко прохрипел Эйвинд.
С нашего холма, по влажной дуге, полетел тяжелый секировидный топор. Лейф, не глядя, поймал его на лету своей окровавленной правой рукой. Со стороны альфборгцев, после секундной заминки, метнули боевой топор с длинным, прямым лезвием — Торгнир поймал его левой рукой, на лету швырнув прочь исковерканный, бесполезный теперь щит с торчащим мечом. Его ему тоже заменили…
И они сошлись снова. Но теперь это была уже не битва мечей, а полноценная викингская рубка — дикая, простая и страшная в своей первобытной откровенности. Удары топоров были тяжелыми, неточными, размашистыми — каждый мог разрубить пополам, раскроить череп, отсечь конечность. Братья будто валили лес.
Древесина их щитов, и без того потрепанная, трещала и крошилась под ударами. Металл звенел, когда лезвия цеплялись друг за друга. Брызги грязи, воды и крови взлетали фонтаном при каждом шаге и замахе, падая обратно на их головы…
Щит Лейфа принял на себя три сокрушительных удара подряд — и с громким треском, похожим на раскат грома, раскололся от самого края до железного умбона посередине. Лейф, с рыком, швырнул обломки прочь. Щит Торгнира, легкий и подвижный,
