Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Я спохватился. Ринулся к двери и придержал ее для Смердяка. Тот схватился за подмышку и покачал головой.
– Нет, нет, кхе. Боюсь, мой запах смутит ваших гостей. Милосердие богов не распространяется на их прихожан, не так ли?
И он снова был прав. Я потоптался на пороге, извинился и кивнул. Впервые за половину года в моей часовне не оставалось свободных мест. Вернее, пустовало лишь одно – место у алтаря. Место святого отца. Нужного священника Ольгерда из Квинты.
Я прошел вдоль рядов, расправил плечи.
– Доброго дня, – тянулись ко мне руки, и я пожимал их. И улыбался, и здоровался, и наслаждался светом двадцати свечей.
– Святой отец Ольгерд!
– Спасибо, спасибо!
– Спасибо, спасибо вам, господин, – причитала женщина, оставшаяся без крова.
– Не стоит благодарности, – ответил я шепотом. В три шага достиг алтаря, развернулся, встретил взглядом лик Матери у входа. Прочистил горло и обратился к прихожанам. – Милость ее не знает границ! Все мы здесь, и стар и млад, – дети. Любимые чада Матери двойного солнца! – я вскинул руки и медленно помазал лоб. Жест тут же повторил купец из Поланки, и вся часовня зашевелилась. Один жест, одна вера.
Где-то там, за порогом обители, на промозглых улицах стоял Смердяк. Настоящее чудо. Знак Матери. Мое заслуженное чудо.
Сегодня я весь день торопился, но служба прошла безупречно. Слова находились будто сами собой. В чашу для подаяний сыпались медяки. А в самом конце Сулман протянул мне золотую монету, явно опасаясь, что ее украдут.
– Да пребудет Ее милоста с намис… – шепнул он и чуть поклонился.
После того как прихожане засыпали меня вопросами о том, будет ли мир между когортами Устья, Выси и Заводья, я невольно поглядел на дверь обители. Смердяк так и не зашел в часовню.
– Святой отец, что же вы молчите?
– Сеять иль затопит?
– Мои поножи…
Я набрал воздуха в грудь, и казалось, вся часовня притихла – ни половицы не скрипнуло.
– Зима будет долгой, – нахмурился я, придав веса словам. Чужим словам.
Рты паствы блаженно приоткрылись. Зашептались тетушки у чаши с подаяниями. Вопросов стало только больше.
– Значится, позжее сеять?
– Померзнем все…
– Кум мой в топи ушел, сгинул ли, будьте добры? – начал было плотник и чуть не толкнул женщину, что стояла передо мной.
Вопросы, жадные глаза, вопросы, вопросы…
– Зима будет холодной! – сказал я громче. – Таково слово милосердной Матери, – я быстро сверился с ее ликом над дверью. – А наш удел – истолковать его и принять меры…
Кажется, никто ничего не хотел решать. Сосед женщины, которую толкнули, сжал кулаки и повернулся к плотнику. Задние ряды толкались, пытаясь протиснуться вперед, к алтарю. Я тихонько стукнул по новому ограждению. Но паства уже занялась делом поинтереснее – вопросы превратились в оскорбления, споры и прочую нетерпеливую грубость.
– Вас здесь не было, мы от начала службы стоим!
– Приходите пораньше, к самому утру, мы здеся ночуем, дабы вам было известно…
– Прошу вас, – взмолился я, – мы в обители Ее…
– Что ты сказал, недоносок? – вовсю ругался плотник с соседом.
Кто-то упал, схватив скатерть. Следом рассыпались и монеты из чаши. Сулман стал кричать и водить в воздухе ладонями:
– Буде вам, буде!
Шум и гам не стихали, лица озлоблялись с каждым мигом, крупный мужчина закатал рукава и сплюнул на пол… Дверь отворилась, и в часовню кто-то зашел. Началась давка.
– Святые боги! – воскликнули в задних рядах.
Дверь отворилась вновь, явно придавив кого-то перед ней. Послышался хрип. Прихожане что-то неразборчиво забормотали, и толкаться принялись даже у выхода. Я услышал кашель, недовольные стоны и просьбы посторониться.
– Служба окончена! – сказал я громче, и тут же первые ряды у выхода заспешили наружу, позабыв про все вопросы, ради которых они так долго старались протиснуться вперед.
И тут я увидел причину. Та кашляла и чесала плечо, неспешно хромая в глубь толпы. Нищий провидец собрал на себя все внимание в часовне. Его обходили стороной, зажимая носы, отворачиваясь, но чаще отшатывались в сторону, точно от бешеного пса. Плотник задумал было врезать нищему, но покосился на лик Матери и вместо того обошелся грубым словом.
Оскорбления и презрение не беспокоили Смердяка. Он так же улыбался, пробираясь к алтарю, и, точно камень, разрезал нестройные ряды прихожан. Отделяя жен от мужей, родителей от их отпрысков, сплетниц и дружных пьяниц друг от друга.
Про драку и разногласия все позабыли. Даже Хин помазал лоб и прошмыгнул на улицу, не притворив за собой двери. Признаться, и у меня от запаха заслезились глаза. Нищий провидец дохромал до первой ступени. Встал на одно колено, точно рыцарь перед лордами, и произнес молитву на одном из эританских наречий, в которой я признал только благодарность и обращение к божеству.
– Э-э, добро пожаловать, – начал я, задержав дыхание.
Последний прихожанин – Сулман – оставил меня один на один с нищим. Смердяк прокряхтел, вновь поднялся, держась за подмышку. Сделал несколько шагов в сторону и помог собрать разбежавшиеся по полу монеты обратно в чашу.
– Вам следует быть строже, хе-кхе, мой друг, – пробормотал Смердяк, и глаза его белели, точно слепые.
Я стоял возле алтаря, не зная, что сказать. Прихожане ждали от меня руководства, прямых ответов, чудес. И в один миг были готовы броситься в драку с ближним вопреки учению и моим словам. Как, во имя всего святого, мне полагалось с этим управиться?
– Кех, хех, – закашлялся Смердяк, и мне стало его невыносимо жаль.
Жестом я предложил ему присесть на скамью и торопливо подал наливку из остатков. Смердяк жадно припал к кубку и тут же осушил его, перепачкав подбородок и лохмотья на груди.
– Спасибо вам… э-э… – совсем растерялся я, не зная, за что именно благодарю.
За то, что не способен управиться с собственной паствой? За то, что подвожу милосердную Мать, а нищие исправляют мою оплошность?
– Не тревожьтесь, святой отец, хе-кхе. Видел я, отступят тени, – нищий утер губы замызганным рукавом, – и яркий свет, хе, зальет болота, топи…
Я молчал, сжимая пальцы, будто в мольбе.
– … и вы, мой друг, будете впереди всех-кх. Продолжите дело Ее…
Сердце пропустило удар. Смердяк улыбнулся, показав коричневый ряд зубов, и отставил кубок: его рука мелко дрожала.
– И отметит вас, кхе, преподобная Ренна, искоренительница чудес, карающая длань. Мать двойного, слепящего солнца…
Я поднял брови:
– Ч-что? Не понимаю, что вы такое говорите…
– И мы с вами станем ее герольдами, мой будущий – или нынешний? – друг, ке-кхе. Сделаем мир светлее, а?
Судорога на его лице могла бы походить
