Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Он не дремал. Я помню, как голова когорты засиживался допоздна, вглядываясь в дали. Дружил с искрицей, бормотал себе под нос или считал золото при свечах.
Так и сейчас – медленно что-то звенело в ночи. Я прислушался: нет ли других гостей, кого я мог по неосторожности пропустить? На самом верху сторожки шумел лишь один человек.
Дверь не заперли. Я погасил факел, оставленный снаружи, и заглянул в щель, осмотрев комнату. Широкая спина раздавшегося Веледаги перекрывала столик: пакля редеющих волос и запах масла – все при нем. По левую руку от него горела толстая свеча. Я шагнул в комнату, и дверь скрипнула.
– Чего еще надо? – осипшим голосом спросил Веледага.
Я смочил пальцы во рту и раздавил фитиль. Тьма окутала сторожку.
– Что за…
Он обернулся. Никаких угрожающих подбородков, схожих с мошонкой. Не то братец Веледаги, не то подобранный двойник стоял и таращил полуслепые глаза. Смотрел мимо меня, а навершие булавы легко подрагивало в руках.
– Где Веледага? – только и выдохнул я.
Почему-то подменыш ощерился и сделал храбрый, бестолковый замах в темноту.
– Сукин сын, – в восторге выдохнул он, – ты все-таки явился!
И булава ударилась в дверь, захлопнув ее. Я увернулся вправо. Бегло осмотрел стол – никакого золота, так, несколько серебряков. Да и запах масла иной – льняное, прогоркло тягучее, осталось в остроге. Как и его гребаный ценитель.
Еще взмах, гулкий удар. Пострадал сундук.
– Ты никогда не доберешься до него! – подменыш скривился.
Дверь снова отворилась от ветра. Я шагнул влево, и моя тень скользнула по полу – ее выдала луна. Подменыш обернулся и взмахнул булавой. Скрипнул ни в чем не повинный ящик.
– Я здесь, – три щелчка пальцами – и неповоротливая туша крутится, потеет, пытается меня подловить.
Три шага влево. Как ни посмотри, спина у него куда жирнее, чем у Веледаги. Жаль, что божок не решил одарить меня еще и дальним взглядом. Или большим умом.
– Веледага избранник, – прошипел подменыш и попятился, уткнувшись спиной в стену, – он ходит с тенью об руку, ты никогда…
– Пст!
Навершие булавы полетело в лицо, я согнулся и нырнул влево. Брат или друг Веледаги склонился вслед за оружием. Клинок легко нашел его горло.
– Кхр… – булава выпала и покатилась по кривому полу.
Я отошел на пять шагов, в проем, чтобы не испачкаться.
– Кх!
Окруженный брызгами крови и обломками мебели, подменыш уже сидел на коленях.
– Нет у Веледаги никакого дара или сраных чудес, поверь мне.
Он вслепую отмахивался и хрипел, хватая воздух. Зевал старым ртом, а новым – улыбался.
– Потому что те, у кого и правда завалялось даже самое херовенькое чудо, никому об этом не скажут, парень… как тебя там?
Бах! Не Веледага лежал перед моими ногами. Глаза широко распахнуты, не моргают. Подавился, захлебнулся, издох.
– Поздновато я спросил, стало быть?
Мертвец смотрел на меня оскалившись, распахнув грязный рот, скрючив указательный палец. Темный ноготь указывал в мою сторону. Возможно, мертвец показывал, что я ублюдок, которого не должна носить земля. Может, обещал мне скорую смерть в страшных собачьих муках.
Он не знал, что я был уже дважды мертв.
* * *
Все, как вы и слышали: никаких сраных чудес в рукаве. Только двойник – вот и все секреты Веледаги. Тем не менее он удачно сидел в остроге: неприкасаемый, нетронутый. А я, обладатель херовых чудес, сторонился тракта и прятался в тени. Полуголодный, грязный, злой.
Все больше имен, все меньше покоя. Все та же неизменная боль, точно кости, что криво срослись.
«Семьдесят три», – прибавляли топи.
«Восемьдесят!» – шептали тени, когда кто-то косо глядел на меня посреди тракта, в городе, у села.
Я пил, чтобы не слышать. Пил, чтобы не выбираться в ночь и не пачкать клинок. Так и приходит сраное милосердие: оттого что ставки все растут, а выигрыша нет. И ты больше не тянешь. И нет смысла тянуть.
* * *
Дверь отвратительно скрипнула, и я простонал: всякий звук, уж поверьте, в тот миг казался пыткой. Впрочем, что есть жизнь, если не гребаная пытка? В пальцах привычно теплел шершавый бок кружки. Пустой, грязной и надтреснутой. Я приподнял голову, и спазм, точно раскаленная игла, пронзил шею. У входа в корчму топтались трое. А может, и шестеро. В глазах двоилось. Может, я окосею раньше, чем меня прикончат.
– Красавица, – буркнул я. На языке скопилась желчь, а смрад ощущался и при закрытой пасти. – Еще слив… вянки!
Молодой паренек, у которого губа едва покрылась темным пушком, вытаращился на меня во все глаза.
– П-прошу извинить, – кажется, мои извинения потонули в отрыжке.
Бах! Рядом с кружкой появились два здоровенных локтя. Все остальное прикрывали наручи с тиснением. Большое светлое пятно.
Я силился поднять голову еще выше, и меня замутило. Затем собрал силы и скосил единственный глаз, который был выше собственной руки, лежавшей на столе. Шестеро гостей слились в троицу. И каждый принес на себе крайне недовольное лицо.
– Ты, поганое отродье, – послышалось со стороны локтей. – Дерьмо в хлеву. Гниль под ногтями…
Должно быть, мы давненько с ними знакомы.
В горле что-то образовалось. Я протащил щеку по столешнице к самому краю, выдрал пару волос на подбородке и вытолкал языком горечь, заполнившую рот. Подождал, пока во рту появится слюна, и вытолкал и ее. Даже не увидел, что именно из меня вышло. Вчерашний ужин? Выбитый зуб? Быть может, муха, попавшая в кружку?
– Паршивый ублюдок! – ругались локти или кто-то за ними.
Я снова скосил глаз.
– Ч-чем обязан?
Может, меня и не поняли. Так или иначе, на столе появилась сталь.
– Узнаешь, мразь?
Глаз заслезился от усилия. Сталь. Блестит. Какой-то кортик, велико дело! Хер его разберет, все они рождены для одного. Я повидал их так много, что перестал запоминать.
Локти придвинулись. Ухо обдало жаром.
– Тебя-то боялся Веледага? – хриплый смех. – Должно быть, вы никогда не встречались! Кусок поросячьего дерьма, – снова жар. – Я выпотрошу тебя прямо здесь, Кабир-гата. От уха до мошонки, и ты…
– О-о, – простонал я и попробовал улыбнуться.
– Чего? – рядом с локтями набухли крепкие жилы.
– Д-давно пора…
Избавление. Свобода. Конец всяким мукам и этому смраду в ноздрях.
Одно мое ухо торчало в сторону потолка – или так казалось. Пол, потолок, стены. Я попробовал убрать руку от шеи, чтобы облегчить ребятам задачу. Но локти очень резко отодвинулись, едва я шевельнулся. Кортик, кажется, упал.
– Оставь его, – другой голос.
– Глаза разуй! Он едва дышит.
– Оставь.
– Может, энто вообще не он, а?
– Коли не
