Страж Ордена - Никита Васильевич Семин

Я медленно поднял руку, указывая на оружие в руках Кузьмича и его сыновей.

— Видишь? — спросил я приказчика.

Он усмехнулся.

— Вижу. Троих мужиков с железяками. А нас пятеро. И мы не из пугливых.

— Ты не туда смотришь, — сказал я, собирая последние крохи Силы.

Я ионизировал воздух вокруг лезвий топоров и наконечников вил. Ничего сложного, простейший фокус, но для этого времени — чистое колдовство. Металл окутался жутковатым, мертвенно-синим сиянием, заплясал, затрещал, словно на нем вспыхнули призрачные огни святого Эльма.

Лошади под ерофеевскими людьми занервничали, захрапели, начали пятиться.

— Что за чертовщина?.. — пробормотал один из мужиков.

Я добавил эффекта, создав резкий электростатический разряд прямо в воздухе перед ними. Громкий, сухой треск, как от удара пастушьего кнута, вспорол тишину. Этого оказалось достаточно. Лошади, обезумев от ужаса, взвились на дыбы, сбрасывая седоков. Кондрат едва удержался в седле, его вороной конь крутился на месте.

— Ведьмак!.. — взвизгнул один из упавших, вскакивая и бросаясь наутек.

Остальные, видя «бесовское пламя» на оружии и панику лошадей, последовали его примеру. Кондрат, матерясь и натягивая поводья, с трудом развернул коня.

— Я вернусь, колдун! — крикнул он уже издалека. — С солдатами вернусь! Посмотрим, какие ты супротив фузей фокусы покажешь!

И он ускакал вслед за своими перепуганными людьми. Синее свечение на топорах погасло. Я покачнулся, чувствуя, как последние силы покидают меня. Кузьмич подхватил меня под руку.

— Спасибо, хозяин, — прошептал я.

— Это тебе спасибо, лекарь, — ответил он, хмуро глядя вслед ускакавшим. — Но он прав. Вернутся они, как пить дать, вернутся. Уходить тебе надо!

— Ничего. Время еще есть. Пока они доберутся до своего хозяина, пока доложат, пока купец решит что делать дальше… А уж если за солдатами и вправду пойдут — это вообще дело не быстрое. А пока мне очень интересно, где твоя дочка подцепила эту дрянь. Ну-ка зови ее!

Вскоре дочка Кузьмича вступила в темные сени, и я устроил Аглае подробный допрос. Девушка все еще сторонилась меня, но послушно отвечала, опустив глаза на грубо струганные доски пола.

— Когда точно появилось пятно?

— Дней пять назад, может, шесть… Матушка заметила.

— Понятно. Где ты была за день-два до этого? Ходила куда-нибудь… в необычное место?

— В лесу… за земляникой ходила.

— В какое-то особое место?

— На Ведьмину поляну, — прошептала она, и я буквально почувствовал, как по ее спине пробежал холодок. — Там ягода самая крупная, сладкая, а собирать ее никто не торопится. Боятся…

— Ну, верно не зря боятся. И что было в этот раз? — нажимал я. — Ты почувствовала там что-то необычное? Холод, покалывание?

Она подняла на меня испуганные глаза.

— Там… жутко было. Тихо. Птицы молчат, и будто кто-то смотрит. А воздух… — она запнулась, подбирая слова, — тяжелый. И колючий, будто мороз посреди лета!

Ну, все понятно. Ее слова — классическое описание абсолютно неграмотным в магических делах человеком, столкнувшимся с местом истончения Грани. А эта самая «Ведьмина поляна» — небольшая, нестабильная прореха, через которую в наш мир сочились мелкие энергетические паразиты. Аглае просто не повезло оказаться там в неподходящее время.

Нужно было проверить это место. При удачном стечении обстоятельств там можно было неплохо «подкормиться». Поглощение даже такой примитивной твари как энергетически червь, могло подстегнуть мое восстановление. Уж чтобы разогнать клевретов купчины Ерофеева, сил мне хватило бы. Даже с одного такого червя!

— Хозяин, — повернулся я к Кузьмичу. — Мне для дела нужна медная проволока. Моток, чем тоньше, тем лучше. Если нет — сойдет и горсть ржавых гвоздей. И еще нужен туесок или короб из бересты, но только плотный, с крышкой.

— Пойду, поищу! — почесав в затылке, отвечал Кузьмич. А я скрестил пальцы на удачу: проволока была бы идеальна — из нее легко согнуть руны-проводники, создав замкнутый контур ловушки. С гвоздями сложнее: пришлось бы вбивать их в дерево, формируя узор, и тратить драгоценную Силу на создание устойчивых связей между ними. Но в моем положении выбирать не приходилось.

Вскоре Кузьмич, порывшись в сарае среди старого хлама, принес мне то, что нужно: моток старой, позеленевшей от времени медной проволоки, снятой с какого-то древнего механизма, и крепкий берестяной туесок с плотно притертой крышкой.

Не теряя времени, я уселся на завалинке и принялся за работу. Аглая с младшими детьми с безопасного расстояния, наблюдала за мной, как за диковинным, но опасным зверем. Мои пальцы, оказавшиеся на удивление сильными и ловкими, даром что с обкусанными ногтями, легко гнули податливый металл. Создавая из проволоки трехмерную принципиальную схему, сплетая из проволоки спирали, петли и прямые линии на поверхности берестяного короба, я, чтобы точнее сконцентрироваться, вполголоса, напевал себе под нос формулы. Для таких как Кузьмич это были колдовские знаки. Для меня — простейшая «клетка Фарадея» с магическим усилением.

Вплетя последнюю руну в крышку, я провел по всему узору ладонью, вкладывая в него крохотный, почти невесомый импульс Силы. Проволока на мгновение тускло вспыхнула синеватым светом и тут же погасла. Готово! Теперь это был не просто туесок, а артефакт-ловушка, способный удержать нематериальную сущность. Теперь стоило поторопиться — мне уже не терпелось испытать мою поделку в деле.

Через полчаса я был готов. В моем заплечном мешке лежал каравай хлеба, кусок сала и несколько серебряных монет, которые Кузьмич буквально всучил мне в руку. Теперь мне надо было выяснить путь к месту истончения Грани.

— Красавица, не проводишь меня до Ведьминой поляны? — спросил я у Аглаи. Та в ужасе уставилась на меня, а затем яростно замотала головой.

— Дядя ведьмак, я провожу! — радостно вызвался младший сын Кузьмича, светлоголовый паренек по имени Илейка.

— Цыц, анафема, куда собрался! — зашипела на него мать.

— Ничего, Арина, с лекарем можно! — осадил ее Кузьмич, и Илейка, гордо посматривая по сторонам, споро побежал полевой тропинкой к лесу. Аглая, провожая меня у околицы, молча, не глядя в глаза, сунула в ладонь теплый, пахнущий травами платок.

Первые полверсты путь шел по обычной, светлой тропинке. Вокруг стоял привычный предуральский лес: мачтовые сосны, белые стволы берез, солнечные пятна, пляшущие на изумрудном мху. Пели птицы, стрекотали кузнечики. Но по мере того, как мы углублялись в чащу, мир вокруг начал меняться.

Сперва стихли звуки. Пение птиц смолкло, исчез стрекот насекомых. На лес легла давящая, неестественная тишина, в которой был слышен лишь