Суворовец. Том 3 - Анна Наумова
Новая возлюбленная отца, наивная Леночка только наивно и боязливо хлопала глазками, наблюдая за нашей перепалкой. Она, как выяснилось позже, даже не знала, что отец женат. А как узнала, сразу дала престарелому Ромео от ворот поворот. Даже не стала слушать отмазки в духе: «Я скоро разведусь!», «Мы уже давно не живем вместе!» и «Отношения только на бумаге».
На вид глупенькая Леночка оказалась не такой уж и глупенькой, а еще с принципами. Она была непреклонна. Штамп о заключении брака есть — значит, женат. И нефиг девушку за нос водить. Леночка молча покидала возлюбленному в сумку носки с трениками и майками и выставила того за дверь.
А теперь оставшийся у разбитого корыта родитель глядел на меня, так и стоя с протянутой дланью.
— Как жизнь молодая? — стараясь говорить бодро, спросил отец. Только глазами вот со мной старался не встречаться.
— Жизнь сама по себе, молодая сама по себе! — хмуро ответил я, сделав вид, что не замечаю поданной для приветствия руки. Сунул руки в карманы и посмотрел на родителя со смесью грусти и неприязни.
Выглядел отец не то что бы очень. Всегда подтянутая фигура бывшего суворовца расплылась. Да и лицо было каким-то помятым, усталым и с мешками под глазами… И, кажется, я учуял запах…
Глава 4
— Чего смурной такой? — воскликнул отец, как ни в чем не бывало. — Будто не родной! Тысячу лет же с тобой не виделись! Пошли поговорим!
Говорить он старался бодро и весело. Даже как-то чересчур весело. И выглядело это весьма нелепо. Будто мы с ним виделись не почти год назад, а на прошлой неделе.
Однако глаза никуда не спрячешь. И вот они-то, бегающие из угла в угол, как раз и выдавали отца.
«Да я бы и еще тысячу лет тебя не видел! Не прощу тебе мамки!» — подумал я.
Но вслух решил это не говорить. Все же на КПП мы с отцом не одни были. Хоть Влад, который сегодня дежурил, и свой пацан, и никому ничего не расскажет, но выносить сор из избы негоже.
— О чем говорить? — сухо спросил я. И демонстративно поглядел на часы. — Некогда мне. Ужин скоро! Я пошел!
— Ля какая важная цаца! — снова преувеличенно бодро воскликнул отец.
И укоризненно покачал головой. Будто за «парашу» или замечание в школьном дневнике меня отчитывал. Выглядело это одновременно и комично, и жалко.
— Ужин у него скоро… — батя покачал головой и цокнул языком. — Сам суворовцем был, знаю! Полчаса еще целых до ужина! Пойдем, посидим, потолкуем… Аль не рад?
«Угу…» — подумал я. — «Очень рад! Особенно мамка тебе сейчас рада была бы…»
Я презирал отца еще и потому, что знал, какие последствия были у его измены.
Разводились в СССР не то что бы часто. Но и не то что бы совсем никогда. А вот «сходить замуж» надо было. Чтобы перед людьми «стыдно не было». Женились, как правило, на однокласснице. Или однокурснице. Или девчонке «со двора». В двадцать с небольшим. Или даже раньше. Просто потому, что время пришло. Да и семейному человеку, как ни крути, на работе доверия больше.
Ход жизни советских людей будто бы был заранее расписан постановлением ЦК.
Родился — пошел в ясли — потом в детский сад — потом в школу, где изо всех сил пытался забыть молоко с пенкой и воспитательниц, старательно переучивавших левшей — потом в армию, институт или техникум — ну а потом на работу и в ЗАГС. Комнату получил — уже хорошо. Есть «хрущоба» от государства и летний домик с шестью сотками от него же — да ты вообще король!
К атрибутам счастья, разумеется, прилагались жутко несуразный и страшный, как моя жизнь, румынский гарнитур с тарелками в витрине, ковер на стене и чайный гриб в банке. И, разумеется, алоэ на подоконнике. Куда же без него!
Впрочем, нередко женились просто по любви. Так в далеких пятидесятых сделала и моя мама, которая выходя замуж, не думала ни о румынском гарнитуре, ни о квартире… Встретив однажды на Суворовском балу красавца Антона Рогозина, который пригласил ее на танец, она без раздумий отдала ему свое сердце. Мирилась с тем, что не может встречаться с любимым каждый день. Терпеливо выжидала, когда же юношу наконец отпустят в долгожданный «увал» после всех смотров, парадов, уроков, залетов и нарядов. Носила ему на КПП самолично испеченные пирожки. И напрочь отвергала предложения одноклассников донести портфель до дома.
А потом пришлось ждать еще два года… Всего одно лето после выпуска отец с матерью провели вместе, не разлучаясь ни на день. Обошли пешком всю Москву, держась за руки и болтая о будущем. А осенью отец пошел отдавать свой воинский долг. Сменил ботинки на сапоги. Снова проводила его мама, из одной казармы в другую. И снова покорно стала ждать. В этот раз даже в «увалах» видеться не получалось: отца отправили служить аж на Дальний Восток! Туда из Москвы, даже если очень захочешь, не наездишься…
Так прошли целых два года. Без смс-ок, видео-звонков и социальных сетей. Только теплые, бумажные письма, написанные от руки. Мама исправно писала отцу каждую неделю. И он ей. И так все два года. А когда отец вернулся из армии, они сыграли скромную свадьбу. Без тамады с его пошлыми конкурсами, банкетных залов, кредитов, сборов «на мальчика» и «на девочку» и платья «за мильен». Тихо-мирно посидели дома в окружении родственников и самых близких.
А потом было еще одно жизненное испытание: у мамы с отцом долго не получалось стать родителями. О личных границах тогда, разумеется, и не слыхивали. И моим родителям целых десять лет пришлось отбиваться от назойливых вопросов соседей и знакомых в духе: «Че, когда за первым?» и дебильных напоминаний про тикающие часики и зайку-лужайку. Помогала моя бабушка Ефросиния Трофимовна, которая, не заботясь об интеллигентном поведении, резко отшивала бабок, лезущих во дворе с ненужными вопросами.
— Когда рак на горе свистнет! — резко отшивала она то одну, то другую не
