Суворовец. Том 3 - Анна Наумова
— Идет солда-ат по городу, — старательно и чисто выводил Димка, склонившись над умывальником и плеская себе в лицо холодной водой. — По незнакомой улице… И от улыбок девичьих вся улица-а светла-а…
Не то что бы Димка сильно любил пряники. Да и пряник-то ему на самом деле вчера достался всего один после дележки приза на всех. Но сам факт победы над остальными доставлял Зубову большое удовольствие! Просто не так уж и часто нашему скромному поэту удавалось выделиться на фоне остальных, гораздо более бойких пацанов, вроде близнецов Тимура и Тимошки Белкиных.
А посему мой одновзводник был просто счастлив, пребывал в прекрасном настроении и с наслаждением плескался холодной водой.
Именно холодной. Горячей воды у нас в училище в семидесятых не было. Поэтому обходились «так». Но мне, признаться, ни тогда ни сейчас этот факт никаких удобств не доставлял. В баню сходить — не проблема. Да и придя домой в увольнение, можно было в душ залезть. Тогда я был молод и ни над чем не заморачивался. А сейчас… а сейчас я просто радовался своей второй юности и ничуть не переживал, что живу в казарме, а в отдельной квартире с бойлером и телеком…
К слову, несмотря на факт отсутствия горячей воды, нечистыми трубочистами у нас никто из парней не ходил. Такое просто не прокатило бы. И даже не потому, что нас жестко дрючили офицеры-воспитатели насчет чистоты. Вонючек и сами пацаны не любили. Особо ленивых и «ароматных» товарищей насилу гнали мыться перед отбоем. Все было просто, без всяких там «личных границ» и тревог за психику. Исключений не делалось ни для кого.
Я, помнится, в прошлом году сам несколько раз пинками заталкивал в умывальник Тимошку Белкина. Ничего, приучился пацан за собой следить. Даже в этом году, собираясь в училище, отцовский одеколон из дома захватил.
— Не обижайтесь, девушки, — напевал «Зубило», старательно вытирая чистую шею полотенцем. — Ведь для солдата главное… чтобы его…
— Пойдем на завтрак, солист больших и малых! — хлопнул я приятеля мокрой ладонью по спине. — А то че на голодный желудок-то петь!
Несмотря на напускную строгость (лычки вице-сержанта обязывали), я и сам готов был сегодня если не петь и танцевать, то точно прыгать от счастья до недавно побеленного в казарме потолка…
Впереди еще один замечательный день!
* * *
К вечеру, однако, мое настроение упало практически до нуля. От утреннего душевного подъема не осталось и следа. Димка Зубов пребывал все в том же прекрасном расположении духа. Примостился в уголочке с блокнотом и смирненько писал очередной сонет своей девушке Саше.
А мне вот радоваться не хотелось совсем. А уж петь — тем более. И причиной моей хандры, как и у многих подростков, была девушка.
Настя сегодня почему-то не пришла ко мне на КПП. Ни в назначенное время, ни спустя полчаса, ни через час… И такое за все время нашего знакомства (а встречались мы уже давно) случилось впервые!
— Точно никого не было? — уже в третий раз спрашивал я Влада из четвертого взвода, который сегодня дежурил на КПП. — Может, проглядел? Ну, отвлекся там? Вспомни, а? Влад! Очень надо!
— Андрюх! — устало сказал мне дежурный. — Что я, Настю твою в лицо не знаю? Зрение у меня отличное! И склероза пока нет! Не приходила твоя ненаглядная! Говорю тебе, сто пудов ее тут не было!
— А может…
— Не может! — рассердился Влад.
А потом уже спокойнее, по-дружески попросил: — Ну хоть ты не выноси мозг, а? Будь человеком! Мне сегодня Ланского за глаза хватило с его придирками. По училищу он сегодня дежурит. Уже все серое вещество мне через темечко выклевал. То этому уроду не так, это не этак…
— Ладно, Влад… Спасибо. М-да… — растерянно вздохнул я, останавливаясь в нерешительности.
Я и не знал, что думать. Уже почти год мы встречались с Настей. Все у нас было сладко да гладко. Мы никогда не ссорились, разве что по мелочам. А потом очень быстро мирились. И уж тем более никогда не расходились. А еще у Насти никогда не было этих дурацких привычек, как у многих девчонок: специально чуток опаздывать, не брать трубку, немного подинамить влюбленного парня, чтобы еще больше, так сказать, «подогреть интерес»…
Это все не про мою девушку. Наши с ней отношения всегда были простыми, прозрачными и понятными. Не было в ней никакого кокетства. За это я отчасти свою Настю и любил. Она была как раз из тех боевых подруг, с которыми не страшно и в огонь, и в воду, и на край света. И если мы договаривались встретиться, она всегда приходила в назначенное время. Даже когда я разок опоздал минут на двадцать (зашивал в бытовке случайно порванную штанину), она смирно ждала меня у КПП.
Что же на сей раз случилось-то? Девушки моей будто и след простыл.
— Поцапались, что ль? — сочувственно спросил Влад, перестав сердиться. — Ну, бывает… Не вешай нос, Андрюх! Держи хвост пистолетом! Мы с моей Иришкой как-то целый месяц не разговаривали. В ссоре были. Потом ничего, помирились! И ты со своей Настей помиришься. Вот увидишь!
— Да не ссорились мы, Влад! — возразил я, поглядывая в окно — не мелькнет ли за ним знакомый стройный силуэт в легком осеннем плащике и шейном платочке. — С чего ты это взял? Все хорошо у нас с ней было. Ни намека на ссору! Просто не пришла, и все. Не знаю, что и думать…
— Может, тогда родители дома твою ненаглядную засадили? — предположил дежурный. — А что? Очень даже может быть! Мою Иришку, прикинь, как-то за четверку по русскому гулять не отпустили! Четве-ерку! Родоки ей всю плешь уже проели. «Нужна золотая медаль, нужна медаль»… Я тогда лично на поклон к Иришкиной маме ходил, ее в парк погулять отпрашивал…
— Да не! — покачал я головой. — Не может такого быть. У моей Насти родоки понимающие…
— Рогозин! — раздался неприятный, резкий голос. Будто кто-то царапнул гвоздем по стеклу. — Почему не на самоподготовке?
Я оглянулся. На КПП, широко шагая, тяжелой поступью двигался майор Ланской — дежурный по училищу.
Влад
