Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
Ду Ци склонился к уху Шан Сижуя, что-то сказал ему с сияющим лицом, и Шан Сижуй, глядя на барабан, тоже улыбался без остановки. Этот барабан прежде не использовался, а Шан Сижуй с Ду Ци, казалось, уже видели картину великолепного успеха перед собой, и чем дольше они грезили, тем притягательнее становилась мечта. Ду Ци вытащил пару специальной обуви для танцев, на первый взгляд та была очень похожа на балетные пуанты, и все же в сравнении с пуантами была намного прочнее, подошву имели тверже. Преисполненный радости, Ду Ци проговорил:
– Внутри я добавил еще прослойку из поролона и кожи, ты только попробуй.
Шан Сижуй уселся на стул и скинул матерчатые туфли, и Ду Ци немедля, в точности как прислужник государя Будды, встал перед ним на одно колено, ногу Шан Сижуя уложил к себе, чтобы надеть на него балетки и завязать шнурки. Сейчас Ду Ци демонстрировал исключительную покладистость, заняв самое скромное положение. Как бы к нему ни придирались, что бы ни поручали, он терпел все, так велико было его помешательство на театре. Шан Сижуй обратился к актерам:
– Сяо Сунцзы остается, а вы все идите, выучите слова пьесы наизусть, ошибетесь хоть раз, убью на месте!
Подчинившись приказу, актеры удалились. Переобувшись, Шан Сижуй сделал два шага, балетки оказались на редкость удобными и мягкими. Только собрался ступить на барабан и встать в позу, как Ду Ци откашлялся и взглядом указал Шан Сижую на Чэн Фэнтая. Шан Сижуя будто осенило, резко повернувшись, он сказал:
– Ах, второй господин, и ты тоже иди!
Чэн Фэнтай только приготовился поглазеть на что-то новенькое, поэтому невольно обомлел:
– В чем дело?
Шан Сижуй ответил:
– Никому это видеть нельзя, мы держим в тайне.
Чэн Фэнтай изумленно проговорил:
– Что же, и от меня надо держать в тайне?
Взгляд Шан Сижуя уже застлала опера, ничего другого он и не видел. Отвернувшись, он проговорил на редкость обидные слова:
– Да, тайна! Ты человек или нет? Если человек, значит, и для тебя это секрет! Иди скорее же! Пораньше вернешься домой на обед!
Чэн Фэнтай был не из тех, кто упорно бьется головой в захлопнутую перед ним дверь; повесив голову, чувствуя себя оскорбленным, он вышел за порог. Обернувшись, он хотел еще разок взглянуть на Шан Сижуя, однако Сяо Лай подошла с невозмутимым лицом и стремительно захлопнула ворота прямо перед его носом, не забыв задвинуть щеколду, так что и просвета не осталось. Чэн Фэнтай услышал, как со двора донеслась барабанная дробь, вздохнул и пошел прочь.
И вот десять дней спустя все вопросы были улажены и новая постановка «Чжао Фэйянь» должна была увидеть свет! В газетах снова поднялась немалая шумиха, все улицы и перекрестки были увешаны афишами с новой постановкой, а на самих афишах разместили фотографию Шан Сижуя в старинном одеянии. Всякий раз, как Чэн Фэнтай выходил из дома, по пути он видел немало подобных афиш, однако к вечеру, когда он возвращался обратно, афиш было уже не видать – это страстные поклонники Шан Сижуя срывали их и забирали себе на память. Вот до чего дошло их помешательство! Незамужние барышни вырезали из газет снимки Шан Сижуя и вкладывали их в книги и дневники, носили при себе в дамских сумочках – они нисколько не стеснялись проявлений своей любви. Для женщин он был идеальным, да к тому же не представляющим никакой опасности возлюбленным. Если кто-то вдруг замечал, что сердце девушки занято Шан Сижуем, ничего предосудительного в этом не было, кто знает, не составил бы этот случайный наблюдатель ей компанию, радостно воскликнув:
– Ой! И тебе он нравится!
Выйдя из ресторана, Шан Сижуй в кои-то веки направился за кулисы труппы «Шуйюнь», где его уже ждал личный портной. Там он в восьмисотый раз примерил театральный костюм. На сей раз ничего менять не потребовалось, Шан Сижуя все удовлетворило. Он любил все сверкающее и блестящее, однако в старых костюмах нельзя было многое менять, ему оставалось только усердно трудиться над украшениями для головы. А вот для новых пьес костюмы можно создавать по своему усмотрению, как сердце прикажет: позолотить наряд, расшить серебром или добавить павлиньих перьев. Так, на сей раз, он велел портному пришить по краям «юбки, удержавшей небожительницу» [181] несколько тысяч пайеток и страз, так что издалека казалось, будто героиня только вынырнула из воды и сейчас по телу ее проходит сверкающая водная рябь, совсем как в строчке «Та, о которой я мечтаю, стоит вдали, на берегу реки» [182]. Шан Сижуй сказал, что позже этот костюм можно использовать и для «Феи реки Лошуй» [183], однако же всем прочим казалось, что госпожа Чжэнь не сможет облачиться в столь откровенный наряд, который обнажал и руки, и ноги, да еще и грудь приоткрывал.
Чэн Фэнтай обошел вокруг Шан Сижуя раз семнадцать или восемнадцать, все поглаживая подбородок и не говоря ни слова. Шан Сижуй приподнял голову, уголки его глаз были уведены вверх, создавая лисий взгляд, и, когда он посматривал на людей, взор его полнился кокетством:
– Второй господин, ну как вам? Красиво?
Раз уж он спросил, Чэн Фэнтай ответил честно:
– У Шан-лаобаня такая белая кожа, талия тонкая, ноги длинные – все это очень красиво. Даже иностранные девицы, танцующие стриптиз, не столь распущенны!
Только Шан Сижуй это услышал, как уже собрался было разозлиться, так что Чэн Фэнтай немедленно закрыл рот.
Юань Лань, слушавшая их в сторонке, не смогла удержаться от смеха, а закончив хихикать, выручила Чэн Фэнтая из неловкого положения:
– Хозяин, пока ты будешь играть «Чжао Фэйянь», в труппе «Жунчунь» [184] ставят «Павильон, касающийся звезд» [185]!
Услышав это, Шан Сижуй протянул только «эге», нисколько не взволнованный этой новостью.
Он был слишком уж простодушен, и Юань Лань пришлось ему разъяснить:
– Сегодня утром, пока тебя еще не было, пришел человек из «Жунчунь» и сказал, что эти наши пьесы перебивают друг друга, придется нам помериться силами!
Шан Сижуй продолжал любоваться своим нарядом в зеркале и проговорил безразлично:
– Все билеты из кассы у меня уже распроданы! А раз уж они заговорили о состязании двух театральных трупп, я уж тем более не стану ничего менять!
Юань Лань улыбнулась:
– Я так и сказала! Спросила, на какой день
