Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов

Вчера я действовал инстинктивно, как загнанный зверь, который внезапно огрызнулся. Сегодня нужно было начинать думать. Думать, как хищник.

Мой вчерашний маскарад — «погорелец с заморской диковинкой» — был одноразовым трюком. Второй раз он не сработает. Мне нужна была не просто маска, а новая личность. Броня, которая защитит от вопросов и подозрений. Легенда.

Я сел на топчане. Кто я? Не крестьянин — выдаст речь и отсутствие навыков. Не дворянин — слишком много условностей, проверок, связей, которых у меня нет. Моя вчерашняя ложь приказчику была слабой и держалась лишь на его желании получить бесплатного работника.

Оставалось одно. Средний класс этого мира. Люди дела, не привязанные к земле или службе. Купцы. Торговцы.

Идея, родившаяся вчера в кабаке, сейчас оформилась в четкий план.

Я — Андрей Петрович Воронов.

Имя я оставил свое. Петрович — потому что отца моего действительно звали Петр. А Воронов… просто первая фамилия, пришедшая в голову. Звучит просто, не броско.

Сын сибирского купца из Тобольска. Отец торговал пушниной, возил товар на Ирбитскую ярмарку. Дела шли неплохо, но не так, чтобы греметь на всю губернию. Средней руки купечество. А потом — пожар. Страшный пожар, уничтоживший все: и дом, и склады с товаром. Отец не перенес удара, слег и вскоре помер. А я, единственный наследник, оставшись с горсткой денег, поехал на Урал, в Пермь. Искать новую долю, пристроиться к какому-нибудь делу, начать все с нуля.

По дороге, на тракте, нанял неопытного возницу. Напали лихие люди. Не разбойники с большой дороги, а так, местная шпана. Оглушили, ограбили, бросили в лесу. Вот и вся история.

Я несколько раз проговорил ее вслух, шепотом. Легенда была хороша. Она объясняла все:

1. Мое одиночество: я один, потому что вся семья погибла или осталась в прошлом.

2. Отсутствие денег и связей: все сгорело и было украдено.

3. Мою грамотность и речь: купеческий сын, как-никак, должен быть обучен счету и письму.

4. Мое присутствие здесь, в этой дыре: я в поиске любой возможности, любой работы.

5. Мои «нерабочие» руки: я не пахал землю, а сидел за счетами.

Легенда была гибкой. Она не требовала конкретных имен влиятельных знакомых, которых легко проверить. Тобольск далеко. А пожар и разбойники списывали отсутствие любых документов и вещей.

Я начал репетировать. Добавлял детали. Придумывал имена несуществующих сестер, вышедших замуж в другие города. Вспоминал названия улиц Тобольска из курса истории. Придумывал детали отцовского дела: с какими племенами меняли ножи и ткани на соболя, кому продавали в Ирбите. Это были мелочи, но именно из них состоит правда.

Я учился говорить иначе. Вчера в кабаке я был губкой, впитывающей каждое слово. «Значится», «поди», «нынче», «доколе». Я пробовал эти слова на язык, встраивая их в свою речь, чтобы она звучала естественно, без современного налета.

Прошло несколько часов. Я уже не был Андреем из XXI века. Я вживался в шкуру Андрея Петровича Воронова, молодого купца, потерпевшего крах, но не сломленного.

Когда я наконец почувствовал себя уверенно, я открыл засов и спустился вниз. Хозяин, увидев меня, снова согнулся в поклоне.

— Кофею? Чаю? — засуетился он.

— Чаю, — кивнул я. — Да покрепче. И скажи, любезный, приказчик, Арсений Семёнович, который — где его найти? Дело у меня к нему.

Хозяин удивленно моргнул. Видимо, к приказчику по своей воле ходили немногие.

— Так он в конторе своей, как всегда. Там где ты вчера был. Сейчас поди бумаги разбирает.

Я выпил обжигающего, горького чая, который здесь назывался «кирпичным», съел кусок хлеба с салом, оставленный хозяином, и направился к конторе. Я шел не как вчерашний раб, а как человек, знающий себе цену. Новый тулуп, сапоги и, главное, внутренняя уверенность меняли все. Старатели, попадавшиеся навстречу, смотрели уже не с презрением, а с любопытством.

Охранник на крыльце попытался меня остановить, но я посмотрел на него так, что он осекся.

— Я к Арсению Семёновичу. По делу. Доложи. Воронов.

Сочетание уверенного тона и фамилии сработало. Охранник скрылся за дверью и почти сразу вышел.

— Проходи. Ждет.

Арсений Семёнович сидел за тем же столом. Он поднял на меня свои холодные, цепкие глаза, и в них промелькнуло удивление. Он ожидал увидеть кого угодно, но не вчерашнего оборванца в новой одежде и с новым выражением лица.

— Воронов? — переспросил он. — Тот самый, что вчера дворянином рядился? Вижу, дела у тебя пошли на лад. Ограбил кого, что ли?

Я спокойно подошел к столу.

— Вчера я был не в себе, господин приказчик, — сказал я, изображая смущение. — После всего пережитого и не такое сболтнешь. Прошу простить мою глупую выдумку. Андрей Петрович Воронов я, купеческий сын из Тобольска.

И я рассказал ему свою легенду. Кратко, по-деловому, без лишних эмоций. Про пожар, про смерть отца, про ограбление по дороге в Пермь.

Он слушал молча, постукивая пальцами по столу. Его лицо было непроницаемо.

— Красиво сказываешь, — произнес он, когда я закончил. — Куда красивее, чем вчера. Но слова — это ветер. А у меня тут, Воронов, не богадельня. У меня тут прииски. И не один десяток. И люди либо работают, либо убираются восвояси.

Я кивнул, принимая его условия.

— Работы я не боюсь, господин приказчик. Но таскать камни — дело нехитрое, много ума не надо. А я, как-никак, купеческий сын. В счетах понимаю, в бумагах толк знаю. Может, найдется для меня дело поумнее? Язык у меня подвешен, людей вижу насквозь. Могу быть полезен не только как пара рук.

Я шел ва-банк. Я предлагал себя не как раба, а как специалиста. В его глазах мелькнул интерес. Он устало потер лоб.

— Грамотеев тут и без тебя хватает. Да толку с них? Все норовят обмануть, урвать, своровать. Каждый второй — пьяница и мошенник.

— Я не пью, — твердо сказал я. — И воровать мне незачем. Мне нужно на ноги встать, дело свое снова открыть. Ваше золото мне без надобности. Мне нужен начальный капитал. И я готов его честно заработать.

Это была наглая, но продуманная ложь. И она сработала. Арсений Семёнович увидел во мне не очередного голодранца, а человека с целью. Таких он, видимо, уважал. Или, по крайней мере, считал более предсказуемыми.

— Ладно,